Дитя Стихий. Часть 6

Надо отдать должное моей интуиции — я не ошиблась. Офицер завязал мне глаза. После нескольких минут блуждания по холодному и сырому подземелью мы, похоже, пришли. Мой сопровождающий сдёрнул у меня с глаз повязку и грубо толкнул вперёд. От внезапно нахлынувшей слабости мои ноги подкосились и я рухнула на пол. Мельком оглядев помещение, в котором я оказалась, я сделала вывод, что это тюремная камера. Оглянувшись на вход, я увидела того мужчину. В руке он держал факел. Трепещущее пламя отбрасывало на его лицо неровные движущиеся тени. В его неверном свете я увидела, как на лице офицера появилась жуткая, злорадная и презрительная усмешка. Он с лязгом закрыл решётчатую дверь в камеру.
- Тебе осталось недолго жить, Анна Мария Фаустос! Послезавтра в полдень тебя заживо сожгут на костре, как ведьму! Эти глупые фанатичные звери так и не узнают, что они сожгли свою последнюю надежду! А-ха-ха-ха-ха!!! — сказал он злорадно, сплюнув в сторону. Рассмеявшись так, что у меня мурашки побежали по коже, он, громко хлопнув деревянной дверью, видимо, ведущей в комнату для стражников, так как на мгновение я услышала громкий смех нескольких, явно не очень великосветских мужчин, ушёл. И вот тут-то и пришли те страх и ужас, которые раньше заглушала апатия. Осознав, наконец, что я очень скоро умру жуткой смертью, я испугалась не на шутку. Вспомнив, что произошло на суде, я поняла, что это я стала причиной смерти того монаха. «Я просто вышла из себя, он меня взбесил! И я его убила. Убила жутко, никак человек… Как чудовище!» — подумала я и меня от внезапного осознания этого факта затопила волна боли, ужаса и отвращения. Отвращения не к этим людям, а к самой себе. Я не просто ведьма, я чудовище! Моему отчаянию не было предела. Я заметила, что по моим щекам покатились слёзы. Это было так неожиданно, что я на себя внезапно разозлилась. Дав себе пощёчину, я велела себе не распускать нюни и успокоиться. «Я не имею на это ни времени, ни права! Перестань мотать сопли на кулак и соберись, безвольная тряпка! Да, Мари, ты ведьма и ты убила того монаха, но сейчас уже ничего не поделаешь! Не смей себя жалеть и впадать в уныние. Это ещё никого не спасло! Сражайся, ты же можешь! Ты просто обязана остаться в живых! Понятно тебе?» — получив от себя этот мысленный пинок, я перестала всхлипывать и решила хорошенько осмотреть камеру. Но мои действия не дали никаких положительных результатов. Окон не было, да и какие окна, я ведь в каких-то подземных катакомбах, дверь надёжно заперта. В дальнем углу находился нужник (дыра в полу). Но отверстие было слишком узким и я не смогла бы в него протиснуться. Наконец, меня утомили эти бесполезные метания. Со стороны я, скорее всего, была похожа на тигрицу в клетке. Я поняла, что у меня нет шансов на побег. Я присела на кучу прелой соломы и спустя несколько минут заснула.

Проснулась я внезапно. Прислушавшись, я поняла, что именно меня разбудило. За дверью к стражникам доносился какой-то очень громкий шум. Спросонья я не поняла, что это такое. С той стороны раздался сдавленный крик и наступила тишина. Несколько мгновений я напряжённо вслушивалась и вглядывалась в темноту. Но ничего не могла различить. Деревянная дверь открылась и я увидела силуэт мужчины. В руке он держал факел. Он быстро подошёл к двери в камеру и открыл её ключом. От испуга я вжалась в стену за моей спиной. Когда он подошёл ближе, у меня непроизвольно от изумления отвисла нижняя челюсть. Угадайте, кто был этим человеком? Эрнест де Микаэлис!!! Он быстро подошёл ко мне.
- Вы в порядке? Идти сможете? — спросил он, обеспокоенно меня оглядывая. Получив утвердительный ответ, Эрнест продолжил говорить.
- Нам надо срочно уходить. Вас хватятся только утром и сразу же отправятся в погоню. Наверху нас ждут лошади. Мы должны срочно покинуть Англию! — сказал он.
- Что? А почему вы говорите «мы»?
- Не думайте, что я отпущу вас одну. Я обещал себе, что я вас вытащу и я это сделаю, чего бы мне это не стоило! Я не отпущу вас одну! Ни за что! — твёрдо и неожиданно (для меня) горячо воскликнул он. В свете факела блеснули решительностью его глаза. Он схватил меня за руку и я быстро последовала за ним. В комнате и которой появился Эрнест, я увидела два мужских тела. Остановившись, я в изумлении посмотрела на Микаэлиса. Он нетерпеливо дёрнул подбородком и сказал, что они живы, просто без сознания. Эрнест вежливо попросил меня поторопиться, так как утром меня хватятся и пошлют погоню. Я и сама это понимала. Ведьм так просто не отпускают. После нескольких минут бега по коридорам мы оказались у лестницы, а потом, наконец, выбрались из этого кошмарного места.
- У них осталась моя накидка. Эти люди пустят по следу собак, — тревожно сказала я.
- Вот эта? — весело спросил Эрнест, подавая мне упомянутую мною часть моего гардероба.
- Спасибо, — тихо поблагодарила я его. И тут по лицу потекли слёзы.
- Эрнест, они меня не оставят! Я не человек! Я ведьма! Отвратительное тёмное создание! Там, на допросе, был один монах, епископ назвал его отцом Олафом. Он кричал на меня, а потом дал пощёчину! И я… я… я его убила!!! Не как человек, как зверь! Он жутко закричал, а потом его голова взорвалась! Я должна умереть! Я чудовище! — кричала я сквозь всхлипы. У меня началась истерика. Слёзы лились уже водопадом, а я всё плакала.
- Что ты говоришь?! Да плевать я хотел на них и на то, ведьма ты или человек!!! Поняла — в страшном гневе закричал он на меня. Я вздрогнула от его слов. Неужели он не понимает?! Если он поедет со мной, то его могут убить. Это я у него и спросила.
- Да пошли они все к чёрту! Я поеду с вами! — уже спокойнее ответил он мне. Я благодарно улыбнулась ему. Он тоже ответил мне улыбкой. Эрнест помог мне сесть в седло лошади, которую он взял с собой для меня. Затем вспрыгнул в седло своей. И тут меня осенило.
- Эрнест! А как вы попали в это место? — спросила я у своего спасителя, имея в виду то жуткое здание, где меня держали.
- Неважно! Долго объяснять. Сейчас нет времени на вопросы, — ответил он, отмахнувшись и пустил лошадь галопом. Чтобы не отстать, я последовала его примеру.
- Эрнест! Нам надо заехать ко мне домой, — сказала я ему через некоторое время, начиная узнавать местность.
- Что?! У нас нет на это времени! — ответил он мне.
- Нам надо заехать ко мне домой! Мне надо! — упрямо повторила на меня. Услышав что-то в моём голосе, он не посмел мне возразить.
Оказавшись в своём поместье, я разбудила только одного слугу, в верности которого я не сомневалась. Он десять лет прослужил у моего отца, владел шпагой лучше любого учителя фехтования и любил меня, как родную дочь. В детстве с ним мне всегда было веселее и интереснее, чем с няней и кормилицей. Велев его оседлать Цереру простой сбруей и моим любимым удобным и намеренно нероскошным седлом, я попросила его держать то, что я здесь была после того как уехала днём, в строжайшей тайне. Никто не должен был это знать. Затем я тише мышки поднялась в свои апартаменты и стала собираться. Я сложила всё нужное в одно место и попросила поднявшегося наверх старого слугу помочь мне их упаковать. Он сделал всё быстро и аккуратно. У него получилось два средних размеров узла. Я попросила его нагрузить этим мою кобылицу и позаботиться о лошади, на которой я приехала. Когда он ушёл, я одела мужские, хорошего качества штаны, белую шёлковую рубашку, сюртук. Штаны и сюртук были из чёрного твида отличного качества. И хоть эти вещи были не новые, что нам на руку, но в прекрасном состоянии. Я надела немного потёртый кожаный ремень и подошла к кровати. У изголовья в лунном свете яркой молнией блеснула моя шпага. Она была из серебра, но, что странно, её не смог повредить даже алмаз. Я знаю, мадемуазель не принято уметь фехтовать. Но я умею. И даже очень хорошо! Эта шпага появилась спустя неделю после моего рождения. Её принесла пожилая женщина приятного вида. У неё были добрые, чуть строгие черты лица. Она выглядела даже молодо. Женщина прибыла в наш замок ночью и попросила остаться на ночь, так как ей предстоял долгий путь. Матушка впустила её в дом и отвела ей комнату, в которой теперь живу я. В пять лет я попросила маму жить тут. Она мне не отказала, только вспомнила об этом случае с женщиной. Вечером пред сном матушка сидела в кресле у камина и вышивала шёлком. В дверь тихо постучались и вошли. Это была гостья. Она показала моей маме эту шпагу и сказала, что она подарит эту шпагу её маленькой дочурке (мне). Гостья спокойно, но настойчиво попросила маму, чтобы меня обучили фехтованию и стрельбе из лука, когда я подросту. Матушка ответила ей, что это бред, даме не положено фехтовать и стрелять из лука. Гостья повторила свою просьбу тише, но ещё настойчивее. И было в её голосе нечто такое, что её всю охватил непонятный ей трепет и она не смогла отказать. Утром, проснувшись, мама подошла к моей кроватке. Я спала неспокойно, тревожно. Мама обернулась и увидела на своём ночном столике ту самую шпагу, которую накануне ей показывала гостья. Рядом лежали два листка бумаги. Это были записки от той женщины. В первой гостья повторила свою просьбу про фехтование и стрельбу из лука. Ещё она написала, чтобы мама, а потом и я, берегли эту шпагу. Она (шпага) мне поможет. Смысл же второй записки маме не открылся. Там было несколько стихотворных строк:

Когда сольются день и ночь,
Тогда стрела пробьёт насквозь -
Того, кто так ей дорог.
Проснётся мощь такая в ней,
Что враг не соберёт костей,
Хоть глаз его так зорок.
Она пойдёт на риск, сквозь страх.
Её судьба в её руках

и просьба сохранить эту записку. Матушка так и поступила. Как только она дочитала, маленькая я резко проснулась и начала заливаться громким плачем. Не успев бросить шпагу, которую она держала в руках, мама подбежала к моей кроватке. Она склонилась надо мной. Как только я увидела серебряную шпагу, я сразу же успокоилась, посмотрела на маму ясными и совсем не по-детски осмысленными глазами, мило улыбнулась и протянула к оружию руки. Мама, рассказала мне эту историю, когда в 5 лет отдала мне шпагу и подарила серебряный кулон, внутрь которого она положила ту вторую записку и просила никогда не снимать его и беречь шпагу. Тогда она обмолвилась, что крошка — я улыбалась шпаге, как старой, хорошо знакомой подруге, когда никогда не предаст. В 5 лет и началось моё обучение. Фехтованию меня обучил старый папин слуга, а учителя стрельбы маме пришлось искать. Вскоре она нашла его. Им оказался юноша лет двадцати на вид. Его звали Эльстан. Мама сначала усомнилась в его мастерстве, но когда он с пятидесяти шагов пробил стрелой подкинутую ей в воздух монету, она поверила. У него были мужественные и одновременно тонкие черты лица, прямой нос, зелёные глаза цвета молодой листвы и светлые, прямые и длинные, до пояса, волосы, которые он собирал сзади в хвост. Но он поставил одно условие. Она должна была разрешить ему всегда носить шляпу, даже за столом. Мама согласилась. Шляпа у него была широкополая, из тёмно-серой ткани, она скрывала почти пол-лица молодого человека. Он носил её постоянно. Почти. При других он всегда был в ней, а когда мы оставались вдвоём, он снимал. У него были вытянутые, заострённые уши. Увидев их первый раз, я ужасно удивилась и спросила у него, почему они такие. Он задорно улыбнулся и сказал, что таким родился. Эльстан попросил меня никому об это не рассказывать. Я пообещала и никто так и не узнал о его тайне. Он души не чаял во мне, а я в нём. В свободное от тренировок время я, Эльстан и старый папин слуга часто играли вместе. С каждым днём я всё лучше и лучше стреляла и фехтовала. Это давалось мне на удивление легко. Однажды утром, после десяти лет обучения, Эльстан сказал, что сегодня будет наше последнее занятие. Он сказал, что он научил меня всему, что знал сам и я стреляю даже чуть лучше его самого, что очень гордится мной. И ушёл… Сейчас, взяв в руки шпагу, я вспомнила это. По моей щеке прокатилась слеза и, дойдя до подбородка, сорвалась вниз, на ковёр. Заметив это, я сдавлено всхлипнула и вытерла глаза ладонью, взяла с собой кошель с довольно крупной суммой и пару украшений, которые я не ношу. Потом пристегнула шпагу к ремню. Обрезать волосы я не решилась. Я забрала их так, чтобы их не было видно и надела широкополую шляпу, скрывающую пол-лица, потом тёмный мужской плащ, подбитый тёплым мехом, спустилась и вышла на улицу. Подойдя к Церере, я ласково погладила её по шее и по носу, чтобы она меня узнала. За эту породистую испанскую кобылу маме пришлось немало заплатить. Поблагодарив слугу, я ещё раз попросила его никому не рассказывать, что я здесь была и, пустив лошадь шагом, подъехала к Эрнесту.
- Теперь мы можем отправляться, — сказала я ему.
- Не смотрите так на меня! Гулять по лесу в платье неудобно, а тренироваться — тем более! — ответила я на его изумлённый взгляд. Мы выехали за ограду поместья и, пустив лошадей вскачь, полетели по пыльной дороге. Итак, наше путешествие началось…