Он косит детям головы. Глава 4

День 3: Страх.

Боль режет меня изнутри,
Что осталось от меня, посмотри
И уйди, оставляя меня умирать.
Мне не за что душу отдать
(Lacrim Hezar — Боль)

Мишу разбудил хлюпающий звук, доносящийся из темноты. Он так прочно засел в голове, казалось, это тихое бульканье звучит как барабан прямо в твоём ухе. Непрерывное капанье, звуки текущего ручья и брызги воды подсознательно вызывали жажду. Язык облизал пересохшие с запечённой кровью в трещинках, губы.

- Вода. Саша ты нашёл воду? Саша дай мне попить… — Измождено шептал Миша, но рассудок говорил, что это галлюцинации от голода и жажды. Мальчик боялся тех перемен, что произошли с Сашкой, а ещё больше — с собой. Его тело сейчас напоминало куклу, набитую ватой. Оно распухло, живот раздулся как шарик, казалось, что он заполнен газом, больно давящим на стенки кожи, норовя лопнуть. Глаза затуманились и всё казалось очень медленным, как во сне. Тусклым, блёклым, отдающим эхом в голове. Журчит вода. Где она взялась? Как сюда попала? Он ведь обыскал всё, обшарил каждый угол в поисках спасительной влаги. Здесь была только кровь…
- Саша, что ты пьёшь? — Буль-буль, большие голодные глотки в ответ. — Саша!

Трель от упавшей миски ещё долго будет звучать в его голове, как сигнал к опасности, как афродизиак его страха. Безмолвного ужаса наблюдения того, как близкий тебе человек превращается в животное. И ты понимаешь, что не в силах этого предотвратить. Миша молчал, теперь он не закроет глаза. Он понимает, что сейчас смерть ему может принести не только тот безумный человек, а и его лучший друг, подталкиваемый голодным безумием и животными инстинктами. Оглушительный и такой ненавистный скрип дверных петлей сегодня был как-то слишком рано. Хотя, кто его знает? Самое последнее, о чём будешь думать, находясь в этой клетке — о времени. Опять зажглась тусклым светом лампочка и, первое, что бросилось в глаза — стоящий неподалёку Сашка с забрызганным кровью, лицом.

«Пусть сегодня это буду я, пусть буду я…» — мысленно взмолился к безумию Алексея Миша, желая скорее прекратить свои мучения. То ли его посетила удача, то ли постигла беда — художник уже заинтересовался стеклянным взглядом Саши, вогнанному в какой-то свой, особый транс и, как бы не видящего происходящего вокруг.

- Саша, ты ведь хочешь домой? — вкрадчивым тоном начал Алексей, подходя к парнишке.
Тот его не замечал, на вопрос не ответил, лишь тупо уставившись на свои ноги.
- Хочешь увидеть маму, поиграть с друзьями? Я могу отпустить тебя. Только если ты сделаешь кое-что для меня, — при этих словах мальчик оживился, с немым вопросом на губах глянув на Алексея. Тот медленно указал рукой в сторону Миши.
- Ты здесь из-за него. Он твой враг и если ты убьёшь его — я выпущу тебя? — Тёплая рукоять легла в детскую ладошку, руки слегка подтолкнули его вперёд. Миша пытался найти хоть что-то в глазах своего друга, но ужаснулся, обнаружив пустоту. Он медленно приближался, пошатываясь, переставляя ноги как деревянная кукла. В движениях читалась неуверенность.
- Нет, Саша, нет. Ты не сделаешь этого, ты не можешь, — скулил скованный страхом в углу Миша, глядя, как блестит лезвие в тонких пальцах своего друга. Оглушительный удар выбил из груди Саши воздух, он покачнулся, падая на колени, шумно втягивая ртом кислород. Удар, ещё и ещё.
- Это из-за него тебе сейчас больно, это он заставляет тебя страдать, — всё продолжал гипнотизировать обезумевшего Сашу, Алексей, сопровождая свои слова ударами деревянной палицы.
Мальчик сжался в комочек, его тело дрожало, а зубы скрипели. С трудом поднявшись и ещё несколько раз падая, он со злостью взглянул на Мишу — виновника всех его бед и ужасного мучителя, как утверждал это Алексей. Ещё один удар и мальчик, ухватив рукоятку лезвия обеими руками, побежал к седеющему от страха Мише. Он пытался ткнуть его хоть куда-нибудь, но руки друга сдерживали его натиск. С трудом слабые пальцы давали отпор.
- Саша, это же я — Миша, твой лучший друг. Перестань, он лжёт, он хочет тебя убить! — кряхтел Миша, хватаясь за локти друга, силясь его отпихнуть. В чужих глазах промелькнула нерешительность и, в следующий момент, ужас искривил лицо Саши. Он убивает лучшего друга, родного, как брата и того на кого всегда так хотел быть похожим. Новый удар повалил на землю его тело, такой сильный, что кожа в том месте лопнула. Мальчик взвыл от пронизывающей тело боли, разрывающей на куски. Он кричал, пока безумец с яростью избивал его тело.
- Убей его и тебя никто не будет бить, никто не причинит тебе боли. Это всё делает он. Убей его, я отпущу тебя домой. — Спокойно и размеренно, как сказку на ночь, рассказывал Алексей мальчику.

Бледная, кажущаяся обескровленной, ручка потянулась к лезвию и, цепляясь ногтями в пол начала ползти в к Мише. Неудобно захваченное, оно резало кожу, но он цеплялся в него и полз, убегая от ударов рассекающих спину, оставляя за собой кровавые полосы. Миша более не мог сопротивляться, его распухшее от голода тело отказывалось повиноваться и обессилено ждало своей участи. Лишь глаза с жалостью и мольбой смотрели на мучающегося друга, а разум почти радовался: «Это всё закончится, сейчас закончится…»

Ручонка занесла лезвие над зажмурившим глаза Мишей. Он считал секунды до своей смерти. Одна. Две. Три. Четыре. Палка неумолимо обрушивала удары на Сашу, пока с хрустом не переломалась.

- Убей его! — кричал художник.
Пять. Шесть. Семь. Восемь. Это уже последний вздох. Последнее, что он запомнит перед смертью. Послышалось бульканье и глухое шипение. Что-то тяжёлое навалилось на Мишу, придавив его. Девять. Десять. Одиннадцать. Смерть всё не наступала. Боль не прожигала его тело, не сводила с ума. Лишь что-то горячее капало на щеки. Миша открыл глаза. С ужасом он отбросил лежащее на нём тело Саши. В его шее торчало то самое лезвие. Он не убил его, он убил себя. Ткань на спине друга была изодрана и безвольно свисала клочьями, открывая вид на рассечённую спину, сейчас напоминавшую кровавое месиво. Две глубокие рваные раны красовались на ней как следы от отрезанных крыльев. Он не был ангелом, но Бог обязан его пощадить и забрать к себе, даровать ему покой. Не было чем плакать, Миша чувствовал, что скоро умрёт.

Художник копошился вокруг картины. Стояла безмолвная тишина, нарушаемая надрывным дыханием Миши. Он ненавидел жизнь, ненавидел свою «везучесть». Ему хотелось умереть сразу, как Павлуше, чтобы не видеть того, что стало с его друзьями. Чтобы наступила темнота и не было «Кап-кап», чтобы в воздухе не воняло разложением и тело не пухло с голоду. Завтра -его день и это закончится. Но как думал сам Миша — это не закончится никогда.

Запись 10.
- Кем работал ваш отец?
- Он был мясником на скотобойне, иногда брал меня с собой показать, как надо свежевать тушу.
- Вас это не пугало?
- Поначалу тошнило, а позже стало безразличным. Ведь это было то, что я часто видел на своей тарелке.
- А мать?
- Учительница младших классов.
- Вы бледны, Алексей. Всё в порядке?
- Да. Просто… Она умерла из-за меня.
- В произошедшем не надо винить себя…
- Это был мой день рождения, она хотела купить мне большого плюшевого медведя. Отец крал еду — мы не голодали, но в деньгах нуждались. Тогда она взяла, то, что он откладывал себе на гараж и, купила мне медведя с целой горой сладостей. Я был так счастлив. Она улыбалась. Когда отец узнал — он взбесился, потому что обычно брал оттуда деньги на выпивку. Я прижимал к себе медведя, слыша её крик с соседней комнаты…

Горячие слёзы катились по его лицу, рисуя солёные дорожки. Руки прижимали к себе какую-то бесформенную, старую вещицу, грудь сотрясалась рыданиями и только губы шептали:
- Мамочка, мама… Мама… — Плакал палач, прижимая к себе ветхую игрушку с вырванной пуговкой вместо глаза и вылезшей наружу ватой — подарок мамы на его день рождение.