Четыре мифа о бароне Унгерне

Биографические вехи.

После начала русско-японской войны 17-летний барон бросил учебу в петербургском Морском кадетском корпусе и поступил вольноопределяющимся в пехотный полк. За храбрость в боях получил звание ефрейтора. После окончания войны умерла мать барона, а он сам поступил в Павловское военное училище в Санкт-Петербурге.

Участвовал в трех карательных экспедициях по подавлению бунтов в Якутии и неоднократно дрался на дуэлях. После начала восстания монголов против Китая подает прошение о разрешении поступить добровольцем в монгольские войска, где, по версии барона Врангеля, фактически и служил. В Монголии Унгерн изучает буддизм, монгольские язык и культуру, сходится с виднейшими ламами. С началом Первой Мировой войны Унгерн был призван на военную службу по мобилизации, воевал храбро, совершая диверсионные вылазки в тыл к немцам и был награжден пятью орденами.

В июле 1917 г. Временное правительство поручило есаулу Семенову (однополчанину барона) сформировать добровольческие части из монгол и бурят в Забайкалье. Вместе с Семеновым барон оказался в Забайкалье. Дальнейшая одиссея Унгерна частично описана ниже.

15 сентября 1921 г. один из самых загадочных и одиозных вождей Гражданской войны был расстрелян в г. Новониколаевске (ныне Новосибирск) по приговору Сибирского ревтрибунала. Месторасположение могилы барона неизвестно.

Вся советская, а затем практически вся постсоветская история в вопросе о бароне Унгерне фон Штернберге основывается на мифах, авторами которых были господа товарищи Шумяцкий (уполномоченный НКИД в Сибири и Монголии и член Реввоенсовета 5-й Краснознаменной армии) и Е.Ярославский (Губельман) (в 1921 году член Сибирского бюро РКП(б), обвинитель на судебном процессе против Унгерна, в дальнейшем, с 1939 г., академик АН СССР — историк партии большевиков и атеизма).

Плоды их фантазии, а также стремление выдать желаемое за действительное и показать противников Советской власти в самом неприглядном свете и легло в основу мифов о бароне Унгерне, некоторые из которых автор попытался опровергнуть.

Миф первый: «Барон был сумасшедший».

Если говорить серьезно, то окончательный диагноз барону мог бы поставить только психиатр, а этого никто из медиков даже заочно не пытался сделать. По обывательским меркам он был сумасшедший, но сумасшедший ровно настолько, насколько им мог быть человек, который провел на войне почти 6 лет, каждый день сталкиваясь со смертью, грязью и кровью. Скорее всего, можно говорить о глобальной переоценке ценностей, связанной с воздействием войны, под влиянием падения традиционного уклада жизни общества, когда человеческая жизнь потеряла ценность, а понятия добра и зла получили иной оттенок. Все же поступки барона -обет трезвости и введение сухого закона накануне выступления в поход на Ургу, дипломатичность, умелое использование обычаев монголов и китайцев — говорят о наличии трезвого рассудка.

Что касается кровожадности и жестокости барона, то ответ можно искать в его же словах: «Против убийц у меня есть только одно средство — смерть». Все поступки барона, его мистицизм, создание легенд о героических предках и поиск истины на Востоке (что очень модно и в наше время) говорят не о сумасшествии, а о незрелости его личности и стремлении заполнить чем-то внутреннюю душевную пустоту.

Миф второй: «Барон был японским шпионом».

В отношении Унгерна данный тезис явно придуман советскими чекистами с целью еще более опорочить личность одиозного барона. ОГПУ-НКВД-МГБ очень любили предъявлять подобные обвинения. По воспоминаниям очевидцев, в Конно-Азиатской дивизии Унгерна никто не имел права давать советы Унгерну под страхом быть исполосованным ташуром в самом лучшем случае. Наиболее «наглых» советчиков ждала смерть. Даже военный совет командиров дивизии впервые был собран лишь накануне второго штурма Урги. Находившийся в составе Конно-Азиатской дивизии отряд японских добровольцев еще не означает, что Унгерн был «японским наймитом». До определенного момента Японии действительно были выгодны военные операции Унгерна, направленные на изгнание китайских войск из Монголии, Однако вряд ли Унгерн думал о службе в интересах Японии, его планы простирались гораздо дальше, он мыслил совершенно другими категориями. Сама же дивизия комплектовалась по добровольческому принципу и поступить в нее мог каждый.

В Конно-Азиатской дивизии были представители 16 национальностей. Сам Унгерн в письме к баргут-скому князю Цэндэ-гу-ну в марте 1921 г. писал: «Совершенно напрасно многие рассчитывают на Японию, думаю, там также началось разложение внутри, среди войск и народа. Она должна покончить с этим злом и только тогда может быть деятельным помощником».

Миф третий: «Барон был белогвардейским генералом».

«Белой гвардией» первые добровольцы стали называть себя лишь в противовес «Красной гвардии». Как бы то ни было, под Белым движением в истории принято называть антибольшевистские силы, лозунгом многих из которых, но не всех было восстановление «Единой, Неделимой Великой России», православная вера и борьба с большевиками.

Называть Унгерна белогвардейцем было весьма выгодно для официальной советской истории, помня его зверства и насилия, превращая тем самым его имя в транспарант антибелогвардейской пропаганды.

Да и сейчас упоминание барона современными историками среди генералов Белого движения бросает тень на знамя Белой борьбы. Ведь ни в одной из белых армий насилие не было официально поощряемо лидерами и было лишь проявлением жестокости отдельных личностей.

Был ли Унгерн антибольшевистским лидером — да, но отнюдь не белогвардейским. Он никогда не заявлял о том, что признает Деникина или Колчака, а над последним, по свидетельству соратников постоянно посмеивался.

Кроме того, лозунг Белого движения — «За Единую, Неделимую Великую Россию», как и целый ряд деятелей антибольшевистских сил Унгерн также отрицал. Его устремления лежали в иной плоскости — создание «Ордена военных буддистов», борьба с растлением Запада, восстановление монархий в Монголии, Китае, России и создание Срединной Империи во главе с монгольским ханом. При этом в состав Империи должны были войти обширные земли русского Дальнего Востока, Сибири, Средней Азии, т.е. в целях Унгерна было отторжение части земель Российской Империи, так как, по его словам, «русский народ не способен самоорганизовываться».

Унгерн постоянно подчеркивал, что он «не русский патриот». Кроме того, Унгерн, бывший от рождения протестантом, объявил себя буддистом и принял монгольское подданство, а попадавшихся ему кол-чаковских офицеров барон зачастую ставил к стенке.

Миф четвертый: «Барон был диктатором Монголии».

Также весьма сомнительное утверждение. Барон, по его словам, лишь «боролся за восстановление всех свергнутых монархий».

После того, как Богдо-хан вновь воцарился на престоле в Халхе, Унгерн благоразумно не стал вмешиваться в его политику, а занялся подготовкой следующего этапа своего грандиозного плана — похода в Китай с целью восстановления династии Циней.

Когда в начале марта 1921 г. Богдо-хан формировал правительство Автономной Внешней Монголии (Хапхи), Унгерна даже не было в Урге, он был в походе на юге, где участвовал в битве под Чойри-Сумэ. Унгерн лишь потом был назначен Главнокомандующим вооруженных сил Халхи. То, что для вербовки монголов-добровольцев в ряды Конно-Азиатской дивизии Унгерн использовал, как бы сказали сейчас, PR-акции, еще не означает, что он обладал диктаторскими полномочиями. Настоящая же мобилизация монголов происходила не по приказу барона, не им лично и не в ряды Конно-Азиатской дивизии.

Кроме того, по мнению ряда историков, Унгерн вторгся на территорию ДВР и РСФСР по причине того, что Богдохан и монгольские князья склонились в пользу союза с т.н. «красными монголами» (Монгольское народное правительство Сухэ-Батора) и Унгерн со своей дивизией после победы над китайцами был уже лишним в Халхе. Приняв из рук барона независимость, монгольские князья быстро забыли о какой бы то ни было благодарности. Планы похода в Китай провалились, в дивизии началось разложение, вызванное бездействием, возникла реальная угроза со стороны монголов, и у барона не оставалось другого выхода, как выступить против ДВР. Безусловно, война с большевиками была в планах Унгерна, но планировал он эту войну на более поздний срок.

Современники о бароне Унгерне.

Из аттестации есаула 1-го Нерчинского казачьего полка Романа Федоровича Унгерн фон Штернберга:

«В полку известен как хороший товарищ, любимый офицерами, как начальник, всегда пользовавшийся обожанием своих подчиненных, и как офицер — корректный, честный и выше всяких похвал… В военных действиях получил 5 ранений. В двух случаях, будучи раненным, оставался в строю. В остальных случаях лежал в госпитале, но каждый раз возвращался в полк с незажившими ранами».

Генерал В.А. Кислицын:

«Это был честный, бескорыстный человек, неописуемой храбрости офицер и очень интересный собеседник».

Из характеристики, данной Унгерну бароном Врангелем:

«Он живет войной. Он не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только не знает самых элементарных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины, и против военного воспитания — это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида. Оборванный и грязный, он спит всегда на полу, среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи воспитан в условиях культурного достатка, производит впечатление человека совершенно от них оторвавшегося. Оригинальный острый ум и рядом с ним поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор, поразительная застенчивость, не знающая пределов расточительность…этот тип должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты., и с прекращением смуты он неизбежно должен был исчезнуть».