Айда стенка на стенку!

«Они разделились на две партии, и каждая выбрала себе предводителей, став друг против друга. В бою принимали участие не более одной пары. На руки бойцы надевали рукавицы из такой жёсткой кожи, что с трудом могли сжимать кулак, а многие били прямо открытой ладонью.

Бойцы выдвигали вперёд левую сторону тела и размахивали правой рукой, которую держали несколько наотлёт, левой отбиваясь от противника. Удары наносили кругообразно, а прямо не били. Целили только в голову и лицо. Если бойцу удавалось свалить противника на землю, его немедленно признавали победителем.

Мы посмотрели десятка два подобных схваток. Некоторые бойцы были очень сильны, но не могли причинить своим соперникам серьёзного вреда из-за самого способа драки, при котором невозможно нанести тех переломов и ушибов, коими часто сопровождаются бои у нас, в Англии. Обе партии очень живо реагировали на успехи и неудачи своих бойцов, и даже несколько раз порывались вступаться за них, но по знаку графа Орлова оставались на своих местах».

Кроме Герасима, в Москве тогда пользовались известностью ещё два борца — фабричные рабочие Соколик и Семён Трещала. Этот последний был детиной огромного роста и обладал невероятной силой — зафиксирован случай, когда Семён выбил одним ударом изразец из печки. Правда, это был его последний подвиг, случившийся при обстоятельствах весьма печальных. Эта история произошла в трактире, где Трещала играл на бильярде с другим известным московским кулачником, приказным чиновником Ботвиным. Этот боец, в отличие от Семёна, чем-то напоминал современных боксеров — худой, поджарый, вёрткий, с хорошим, резким ударом и быстрой реакцией. За игрой бойцы заспорили о счёте, разгорячились и поругались. Распалённый гневом, грубиян Трещала полез драться и саданул Ботвину, но тот увернулся и удар пришёлся как раз по изразцовой печи, из которой кулак Семёна выбил целый изразец. Ботвин же, уклонившись, в долгу не остался и «встретил» подавшегося вперёд соперника таким сильным и точным тумаком в голову, от которого Трещала повалялся на пол, да там же на месте и помер. Полиция арестовала ботвина за непреднамеренное убийство, и его даже собирались судить, но спасло заступничество графа Орлова. Их сиятельство и позже не раз оказывал Ботвину своё покровительство.

После смерти Орлова-Чесменского, последовавшей в декабре 1807 г., многие московские забавы пришли в упадок, но кулачные бои не исчезли вовсе. Их поддерживала давняя традиция, свято соблюдаемая в провинции. Особо изощрённых бойцов там было поменьше, зато правила блюлись неукоснительно: поединки велись честно, в рукавицы ничего не закладывали, лежачих не били, за победу не мстили. Про такой бой говорили: «На морозце молодцы друг другу бока греют да носы подрумянивают».

В городах и сёлах на Оке и по Волге сходились «стенки», насчитывавшие по 500 человек и более. В Костроме это были старинные соперники, жители слобод «дебряне» и «сулеяне». В Туле — «оружейники» с заводов, ходившие биться с «посадскими». Остались сведения, что там жили несколько мастеров, которые бились только один на один, и имена их гремели по всей России.

В качестве особенностей быта провинциального города и окрестностей описание кулачных боёв попало в сочинение купца и путешественника Слонова, чья молодость прошла в подмосковной Коломне.

Судя по всему, основные правила там были всё же те: бились кулаками, «без закладки» — то есть без свинчаток и прочих «утяжелителей», лежачих не били. Для начала, для разогрева, так сказать, между собой «кутузались» местные «женатики» с «холостыми», а потом уж шли навстречу соседям, драться «наши с ихними».

И место, и супротивник были известны «от веку» — город складывался, вбирая в себя деревни, слободы и сёла округи, а вместе с ними наследовались и обычаи. Так, например, «митяевские» (жители слободы Митяево) бились с селянами из Боброва, из села Бочманова, стоявшего «на московской стороне Оки», «ходили» против «рязанцев» из села Щурова на противоположном берегу и т.д. Были «союзники», которые «ходили друг за друга».

Так «ямкинские» (из гончарной слободы Ямки) «ходили за МИТЯ8В-ских», значит, против «бобровских», и, как рассказывают, среди них славились бойцы из рода Артемьевых. Эта семья, после постройки большого машиностроительного завода, имея казённые и частные подряды, сумела, что называется, разжиться, и вышли Артемьевы в миллионщики (по крайней мере, так утверждала городская молва). Когда богатство стало таким, что самим хаживать «в стенке» сделалось как бы и неприлично, Артемьевы «на кулачки» уже не выходили, однако природа брала своё, особенно в праздники.

По сохранившемуся преданию, было такое деле, раз на масляной неделе господин Артемьев в санях, запряжённых парой собственных коней, с кучером, ехал отдавать визиты, будучи приглашён на блины, и увидел, что «бобровские гонят митяевских». Приказав остановиться, миллионщик живо сбросил шубу, шапку и сюртук, передал золотые часы и бумажник кучеру и, долго не раздумывая, кинулся в гущу боя, сокрушая «могутными ударами» супротивников. Ободрённые такой подмогой, «митяевские» воспряли духом и «погнали бобровских». Посла славной победы Артемьев поехал умываться и переодеваться, потому что в рядах бобровских бойцов умельцев «звиздануть по скуле» имелось немало, и миллионеру, как и остальным, «досталось по рылу», а рубаху и жилет разодрали в клочья. В кулачном бою чины да званья в расчёт не брались: встрял — получай!

Выдающиеся бойцы щедро поощрялись любителями подобной забавы — богатыми коломенскими купцами, не жалевшими на это денег. Чтобы полюбоваться на любимое зрелище, по воскресеньям зимой собирались на высоком берегу реки, словно на трибуне, целые толпы Коломейцев разных чинов и возрастов, со своими жёнами и старшими детьми.

Бойцы сходились на льду Москвы-реки — коломенские горожане с жителями окрестных сёл — иной раз до трёх тысяч человек, которые бились «стенка на стенку». Впереди «стенок» шли «предводители» или «атаманы ватаг», из числа наиболее уважаемых, сильных бойцов — они и дрались-то главным образом между собой.

Долгое время главным атаманом коломенских бойцов-горожан был непобедимый кулачник, кузнец по кличке Трушка. Коренастый, широкоплечий, чуть выше среднего роста, с громадной головой на короткой шее, он был невероятно силён. Биться ему не мешала даже лёгкая хромата — если он был впереди «стенки», победа всегда была на стороне горожан. Под крики зрителей, бойцы бились часа по два-три, пока одна «стенка» не осиливала другую — в тот момент, когда противника начинали «гнать», победители и зрители издавали громоподобный рёв, который был слышан далеко в городе.

После боя на льду реки и из лугу оставались лежать окровавленные тела побитых. Бывало, что подбирали и убитых, но ни из-за увечий, полученных в «стенке», ни даже в случае убийства во время «честного боя» полиция не вмешивалась и дел не заводила, а родственники пострадавших и не думали обращаться к властям с требованием наказать виновных. Это было не в обычае — все знали, на что шли и чем рисковали.

По окончании боя купцы выставляли победителям угощение, а потом брали с собой Трушку, остальных вожаков-»кулачников» и вместе с ними ехали кутить к цыганам в Ямскую слободу. Говорят, что каждую осень после этих побед у ямских цыганок рождались светленькой масти цыганята.

В самой Москве «кулачки» сохранились на рабочих окраинах, и главным место схваток стал холм «Три горы», за Трёхгоркой заставой, возле ткацкой фабрики Прохорова. Туда в воскресные и праздничные дни к полудню сходилось множество народу — большей частью рабочие с окрестных фабрик и заводов, да крестьяне из деревни Шелепихи. Порою в битве сходилось разом до двух тысяч человек, и чтобы полюбоваться на «сражение», длящееся порой до самых сумерек, к Трёхгорной приезжали любители с Рогожской заставы, из Хамовников и иных дальних московских мест. В этих схватках гремело имя крестьянина-рязанца из Проиского уезда Павла Перовского, работавшего на фабрике шелепихинского крестьянина Егора Хлудова и рабочего с фабрики Полякова — Максима Варгина Подобных им бойцов покровители из купеческого звания отыскивали, привозили специально ко дню’ какого-нибудь назначенного боя, о, победе в котором бились об заклад.