1030-a624fa

Загадки человеческой психики: Высшая стойкость духа

Трус прячется от опасности и спасает свою жизнь, отважный смело идет ей навстречу и гибнет, восхищая людей своим героизмом… Чаще всего бывает именно так. Но из любого правила бывают исключения. Я хочу рассказать вам историю о человеке, который благодаря своему исключительному мужеству победил смерть, выжил в таких условиях, где гибли более осторожные и трусливые. Он сознательно отказался от инстинкта самосохранения и в итоге победил.

Я хочу привести отрывок из очерка журналиста А. Стася об узниках фашистского концлагеря Маутхаузена. Бывший заключенный этого лагеря Василий Родионович Бунелик, рассказывая журналисту о своей жизни в Маутхаузене, поведал ему почти фантастическую, но тем не менее реальную историю об Александре Дмитриевиче Морозове — человеке, победившем саму смерть.

«День тот, семнадцатого апреля, никогда не забуду. Вечером под конец работы Бахмайер в окружении охранников в каменоломне появился. Возбужденный, из-под козырька фуражки на нас посматривает как-то необычно, с улыбкой, чего никогда раньше не замечалось за ним. Никто из заключенных не хочет с ним глаза -ми встречаться: стрелял он из парабеллума в людей просто так, развлечения ради, на ком взгляд остановит. А тут — улыбка! Сразу поняли мы — затевает что-то, не к добру скалится. Походил он, помахивая перчаткой, остановился. Переводчик тотчас подбежал к нему. Видим, тот самый переводчик, который по-русски понимает.

- Сейчас вам покажут любопытное зрелище, — раздался голос Бахмайера, и в сумерках, что быстро сгущались в каменоломне, тотчас вспыхнули яркие лучи двух прожекторов. Стало видно, как днем. — Смотреть внимательно! Всем смотреть!

Мы переглядывались, не понимая. А через минуту увидели. В полосе света появилось и двигалось к нам какая-то серая масса, какие-то тени, оцепленные плотным кольцом эсэсовцев. Все вокруг замерли. Мне и до этого приходилось видеть такое, что волосы поднимались дыбом, но то, что происходило в каменоломне, невозможно передать словами. Мы все были измождены, но люди, которых гнали охранники, показались нам поднявшимися из земли мертвецами. Прожекторные лучи как будто насквозь просвечивали их тела.

Люди эти, израненные, окровавленные, полуобнаженные, двигались медленно и неслышно, тесной толпой, обнимая и поддерживая друг друга. Каждый из них в отдельности не смог бы стоять на ногах. Они только потому и держались еще, что были вместе, слившись как бы в одно целое. С их плеч свисали лохмотья. Приглядевшись, я увидел наши, советские, гимнастерки…

- Хальт! — захлебываясь, прокричал Бахмайер, и люди-призраки остановились. Мы с ужасом глядели на них. Лагерники редко плакали. А тут плакали многие.

Бахмайер повернулся к нам — он любовался собственным голосом, что рокотал в мертвой тишине.

- Господа, разрешите представить вам… Всем хорошо видно? Прошу подойти ближе! Еще ближе. Вот так. Известно ли вам, кто стоит перед вами? Не догадываетесь? Ну-ка, приглядитесь внимательнее. Красавцы, не правда ли? Так вот, это и есть те знаменитые большевистские комиссары, которыми гордится родина. — Он захохотал, крутнулся на каблуках, шагнул вперед. Не спеша несколько раз протянул руку в перчатке к изорванным гимнастеркам. Эсэсовцы сразу же схватили тех, на кого он указал.

- В крематорий!

Четыре безмолвные фигуры, повиснув на руках дюжих охранников, исчезли за полосой света. Их поволокли в лагерь, к печам, что дымились между кухней и баней. Пленники молчали. И мы молчали тоже.

- Я хочу спросить вас, — стоя перед пошатывавшимся сгустком тел в гимнастерках, Бахмайер вынул из кобуры пистолет и повысил голос, — нравилось вам быть комиссарами? Вы были довольны красными звездами на рукавах? Молчание — знак согласия… Хорошо! В таком случае, может быть, среди вас найдется теперь хотя бы один, который обретет дар речи и скажет нам вслух, что он был коммунистом и комиссаром? Что? — начальник лагеря приложил ладонь к уху. — Не слышу! Молчите? Да, сейчас вы забыли даже, как слово «коммунист» выговаривается, я понимаю…

Бунелик прикрыл глаза, пальцы его сжали край стола. И вдруг из толпы людей, освещенных прожекторами, медлен -но вышел человек. В голубоватом свете мне видно было его лицо, темное и скуластое. Он, прихрамывая, приближался к Бахмайеру и не отводил от него взгляда прищуренных глаз. Подошел почти вплотную, качнулся, но устоял на ногах и сказал хрипловато, окая, четко выговаривая каждое слово:

- Хочешь познакомится? Что ж, давай. Я — Морозов Александр Дмитриевич, член коммунистической партии и большевистский военный комиссар! — слегка повернув голову в сторону oпeшившего переводчика, добавил: — Переведи ему, ты, падаль! Переведи слово в слово. Я коммунистом был, коммунистом остался и буду коммунистом даже после смерти. Что тебя еще интересует, фашистская мразь?

Вам приходилось когда-нибудь слышать тишину, такую, когда кажется, будто время остановилось? Я такую тишину слышал. Она стояла в тот миг в каменоломне, только, казалось, потрескивал пар, что вырывался из тысяч легких.

Человек, назвавшийся комиссаром Морозовым, все так же смотрел, не отрываясь, в лицо Бахмайера. В толпе за спиной этого человека началось движение. Пленные расступились, и вышел еще один, молодой, высокий, в пилотке.

- Я — Пономарев, коммунист и красный комиссар! Затем сразу двое:

- Комиссар Красной Армии, коммунист Федулов! Повторить?

- Тихонов, батальонный комиссар и, естественно, коммунист! Чем и горжусь.

Бахмайер не попятился испуганно, нет. Он сделал лишь каких-то полтора шага назад, но этого было достаточно — даже солдаты-охранники поняли, что произошло. Они молча, с суеверным страхом смотрели на людей, которые один за другим выступали вперед, навстречу дулам автоматов, произнося разбитыми губами несколько слов, что раскалывали тишину. Даже на этих мясников в мундирах, на этих убийц подействовал вызов, брошенный в лицо спокойно и без колебаний. Начальник лагеря оглянулся, как бы ища поддержки у эсэсовцев. Он тоже сообразил: ничем уже не исправить того, что случилось. Ничем! Даже если скосить всех стоявших перед ним очередями, сжечь или заживо закопать в землю. И Бахмайер заорал нечленораздельно, как животное. Он бросился в группу пленных, что росла возле него, силясь снова затолкать людей назад, в толпу.

И тогда послышался хрипловатый голос Морозова:

- Чего беснуешься, гад? Смерть страшна трусам, и ты боишься ее! Не мы, а ты!

Бахмайер вскоре взял себя в руки. Постоял, поводя парабеллумом. Потом сказал:

- Смелость — это хорошо. Смелые будут расстреляны последними. Сделать это сейчас — слишком большая роскошь для вас, господа храбрецы!

Их оставили в каменоломне. Шестьдесят восемь человек. Это были наши армейские политработники, вчерашние райкомовцы и обкомовцы, некоторые, постарше, действительно носили комиссарские звания, но немало оказалось среди них и молодых офицеров, выпускников политучилищ. Но все так и остались для нас комиссарами. Только недолго прожили они с нами.

Однажды, в день какого-то гитлеровского праздника, в воскресенье, эсэсовцы погнали их всех к тиру, где офицеры из лагерной охраны почти ежедневно тренировались в стрельбе. Весь лагерь притих и замер в предчувствии беды. И скоро действительно начался кошмар. Мне казалось, что я схожу с ума: на наших глазах происходило такое, что было страшно даже в условиях Маутхаузена. Комиссаров привязывали в тире к столбам, и офицеры-эсэсовцы, отойдя на несколько шагов, разряжали в них пистолеты почти в упор, на пари состязаясь в «меткости».

Морозов стоял там же, в тире, руки у него были скручены проволокой. Не отрываясь смотрел он на товарищей, которые гибли под пулями. Два охранника держали его. Бахмайер дрожал, как эпилептик, и кричал ему:

- Видишь? Ну, видишь, коммунист? — он перезаряжал пистолет, целился в очередную жертву и исступленно рычал: — Этому я стреляю в переносицу, следующему продырявлю уши, а затем -горло… Наблюдай, ты же смелый!

Лицо Морозова окаменело. Раздавались выстрелы, слышались стоны, неистово галдели фашисты. А Морозов стоял… Скулы выдавались еще резче, на лбу вздулись жилы, волосы его медлен -но становились белыми, как бы покрывались инеем, из стиснутых зубов сочилась кровь…

Несколько часов стоял так Морозов. Не переставая трещали парабеллумы, вальтеры и зауэры. Пороховая гарь, не успевая улетучиваться, ела глаза. А в блоках заключенные рыдали, закрывали уши, били кулаками в стены и запертые двери. Наконец комиссаров осталось четверо — это были те, кто первым вышел из толпы пленников: Морозов, Пономарев, Федулов, Тихонов.

- Твой черед! — Бахмейер показал пистолетом на Морозова. -К столбу его!

Глаза Морозова были прикованы к лицу начальника лагеря как будто он хотел запомнить эту ненавистную физиономию. Бахмайер вскинул руку с пистолетом и вдруг закричал пронзительно:

- Опусти голову! Отвернись, будь ты проклят! Закрой глаза, слышишь!

- Боишься? — глухо спросил Морозов. — Я тебя все-таки заставлю смотреть мне в глаза, ублюдок! Убивать научился, а глядеть прямо — кишка тонка? Чего побледнел? Я ведь привязан. Стреляй!

Трижды поднимал пистолет Бахмайер и трижды встречался со взглядом человека, смотревшего на него презрительно и без тени страха. Полбу начальника лагеря струился пот, у него начали трястись руки. Тыча, как слепой, пистолет в кобуру, он вдруг повернулся спиной к Морозову и пошел из тира, ускоряя шаг. Потом почти бежал, согнувшись, цепляя сапогами за камни. Эсэсовцы хмуро смотрели ему вслед, опустив автоматы, и нервно курили. Потом один из них направился к Морозову и торопливо стал распутывать проволоку».

Было тогда Морозову всего тридцать лет. Служил комиссаром отдельного отряда десантников, выполнявших особое задание в тылу у немцев. Во время очередного рейда в тыл врага был ранен и в бессознательном состоянии попал в плен. Родом из Кировской области из северного поселка Има. После того случая Бахмайер оставил Александра в покое, а остальные эсэсовцы так вообще боялись его, сторонились, как черт ладана, умолкали, когда он проходил мимо. После того памятного эпизода в тире немцы смотрели на Морозова почти с суеверным ужасом.

Потом Александр Морозов участвовал в работе подпольной антифашистской организации, действовавшей в Маутхаузене. После освобождения вернулся на Родину, в свой поселок Има. Работал там бригадиром лесорубов. После войны у него родилось шесть дочерей.

Вот такая история…

Из книги «Психология страха» Юрия Щербатых

Поделиться в соц. сетях
Опубликовать в Facebook
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Яндекс
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Комментарии:

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показанОбязательные для заполнения поля помечены *

*

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>