Принцип смерти

Не знаю, как вы отнесетесь к моему письму. Возможно, с отвращением, порвете и выбросите. Но я надеюсь на ваше милосердие. Буду честен, иначе какой смысл писать вообще. Кроме того, мне не с кем поделиться, да и нет другого выхода. Я гибну, и если это письмо окажется в ваших руках, то значит, я буду к этому времени мертв. Тогда пусть оно послужит кому-то горьким уроком.

Я детдомовский, мать умерла рано, отец спился. Тетка не захотела брать лишнюю обузу, у самой было трое пацанов. Так я и попал в детдом, а там выживают как могут. В пятнадцать лет посадили на малолетку за кражу. Освободился, некуда было приткнуться, попался и снова срок. А потом закрутилось, завертелось. Времени в тюрьме много, травили байки. Один мужик рассказал, что когда-то он был на другой зоне и при нем произошел такой случай.

Двое молодых выкололи партаки на заднице: на одной половинке крест, на другой церковь, а на пояснице — черт. Этих парней не стало через месяц. Кто-то сказал, что все это муть голубая и брехня. В итоге ему сделали такую же наколку, а через три дня парня нашли повешенным. И опять стали все говорить — вот видите, умер же. Тут еще один поэкспериментировал, выколол церковь и крест. Он не прожил и месяца после этого. Упал на стройке и разбился. Тогда мужики заставили одного провинившегося, что бы он тоже наколол себе церковь на заднице. Дело ведь на принцип пошло, многие были уверенны, что причина смертей именно в наколках. А кто-то говорил, что это, мол, совпадения и больше ничего. В общем, последний с наколкой тоже умер.

Как-то начифирившись, мы опять вернулись к этой теме. Не знаю, что со мной произошло, но я не мог все это выбросить из головы. Бывает ведь такое, что делаешь невероятную глупость из-за сомнений или любопытства. Я тоже думал: совпадение, не совпадение, а правды не узнаешь, если сам не испытаешь. Мысль эта меня доконала. Так я приобрел наколку на заднем месте. Ночью, в тот день, когда это произошло, я проснулся от легкого потряхивания за плечо.

Открыв глаза, я увидел человека в черном. Он смотрел на меня, а я думал вовсе не о том, откуда же он мог взяться, а о том, как ясно вижу я его лицо. Черный человек мне сказал:
- Считай, сегодня пятое число, умрешь двадцать девятого.

Голос был как шелест, но я разбирал каждое слово. Словно кто-то наклонился к самому моему уху, хотя черный человек не наклонялся, а стоял прямо. Я прикрыл глаза, мне стало жутко, и тут же, не выдержав, открыл их. Черного человека уже не было.

Утром меня знобило и стало плохо. «Заражение, что ли?» — подумал я. Днем полегчало, а вечером я снова увидел в углу того человека в черном. Он скалил зубы в улыбке. Улыбка была угрожающей и очень неприятной. Я покрутил головой, видит ли его еще кто-нибудь? С той минуты он был всегда где-то рядом. Когда я засыпал, мне снился всегда один и тот же сон: поле с выгоревшей черной травой. Посреди поля черная церковь. Иконы плачут, а лики отворачиваются от меня. На полу валяются веревки с петлями — бери и давись. Мысль о смерти преследовала меня неотступно. Об этом я никому не говорил, хотя ребята меня спрашивали о наколке.

На двадцатый день я увидел себя во сне на руках у женщины. И вроде это моя умершая мать. Я тянул к ней руки, а она говорила голосом человека в черном:
- Скоро, совсем скоро мы будем вместе.
Я же ей детским голосом отвечал:
- Я не хочу умирать.
- Ты почти мертвый, — сказала она мне с шелестом в голосе. И я проснулся. Лучше бы я не просыпался. В ногах у меня сидел человек в черном и вся его поза говорила о том, что он ждет. Чего он ждет, я уже знал. Завтра…

На этом письмо заканчивается. Вернее, оно обрывалось на полуслове. В конверте лежал еще один листок, исписанный другим почерком и другими чернилами: «Пересылаю вам письмо умершего товарища. Я обещал ему это, если с ним что-то случиться. Он умер от разрыва сердца».

P.S. Я прочитал его письмо и у меня засела мысль в голове: неужели это все из-за наколки? Вот уже десять дней, как я думаю об этом. Не знаю, может убедиться самому?