Пап… Пап…

Утро. Раннее утро. Тяжело дыша, я с завидной скоростью преодолеваю заборище (да, именно заборище!) детского дома 16, который завешан проволокой. Благо, ничего не зацепилось, а то бы мне была хана. Большая хана. За моей спиной крики и вопли «А ну вернись, Даша!» и еще много взрослых словечек. Эту фразу я, типичная я, пропускаю по своей натуре. В ушах свистит ветер, мои босые ноги заминают снег, оставляя следы. Жгет, очень жгет. Но я терплю. Меня с детства учили терпеть, ибо я была забрана от алкашей и пьяниц. Сейчас я даже не знаю, хорошо ли они сделали, отобрав меня от родителей. Им ведь все равно — здорова я, мертва или простужена. Но я их любила. Заметьте, любила.

Начиная с пяти лет, я писала им письма. Да, с ошибками, но искренне. И вот, сейчас мне 12… Прошло семь лет… А ответа на мои жалкие пять строчек так и не последовало… Детская обида.

День. Знаете, какого это, чувствовать себя ненужной? Но в тоже время свободной, независимой и взрослой?.. Мое детство слишком рано кончилось, даже не начавшись. А теперь я по настоящему чувствую себя хорошо… Я люблю свою страну. Не знаю почему. Просто люблю. Пьяницы? Ну и что? Они такие же люди, хоть от одного запашка спиртного я морщу нос и фыркаю.

Почему я вам все это рассказываю? Про ме патриотство? Я знаю наш город, как свои пять пальцев. Он небольшой, но уютный. В нем много лазеек, а значит, я могу спрятаться. От кого-нибудь.

Народ (а в частности местная шпана) встретили меня удивленными взглядами. Многие смело брали за руку и тащили куда-то, при этом твердо шепча мне на ухо: «Девочка, о тебе родители не заботятся? Пошли, я куплю тебе новые ботинки!» Хоть в голове я и благословила этих добрых людей, но я вырывалась. Просто кричала и вырывалась. И убегала. Никогда не любила чтобы мне уделяли лишнее внимание. Я всегда придерживаюсь мнения, что я — обуза для окружающих. Всегда отличалась упрямостью и делала все сама. Вот и сейчас я была предоставлена сама себе. Господи, неужели я не могу найти себе туфлей? Мне было наплевать, какие туфли я буду носить. Местами порванные, облезлые? Плевать. Мне были нужны туфли. Просто туфли.

Два часа рытья в мусорном баке не прошли даром, я достала серые, порванные (но кого это, в общем-то, волнует?) валенки. Сразу надела, сразу полегчало. Счастья полные штаны, как говорится.

Смеркается. Я всегда любила смотреть на звезды, но воспитатели отгоняли нас от окон, они хотели чтобы мы спали. Но мы не спали. Мы мечтали о будущей жизни. Я всегда мечтала стать космонавтом, сразу после того, как посмотрела у подруги «Аполло 13″. Да, у меня была подруга. Пока я не начала ревновать ее к другим — и понеслось… Но не об этом, ребят.

Я залезла на крышу девятиэтажки. Это совсем не страшно… Если бы я лишилась рассудка, я бы прыгнула. Но совесть не дала мне это сделать. Спасибо, черт побери.

И вот, я сижу на крыше, свесив тощие ножки вниз и мечтаю. Качаюсь, качаюсь. Мир для меня как-то перестал существовать, я погрузилась в свою фантазию (а она у меня большая!). В моей фантазии нет детских домов. Все дети свободны и счастливы. А я первый космонавт в невзросляндии… Да-а…

От мыслей меня отвлекают посторонний, такой противный, мужской, сопливый голосок.
- Де-евочка… А де-е-е-вочка… А ты боишься моего пееесика?
Из-за спины этого психопатки вскакивает огромный мутант (ну, я его так окрестила). Это пес с отрубленными ушами и хвостом, огромный (в холке 90 см). Его левый глаз покрыт голубоватой, тонкой пенкой, а правый, красноватый, с презрением смотрит на меня. Сама псина серая, но имеет буроватый оттенок, а еще рыжие пятна, разбросанные по всему телу. Он рычит. Я чувствую его мощь, его ярость на меня. Его хищный оскал только расширяется на массивной морде. Я молчу. Я боюсь его.

- Девоочка… Ты неееее ответиила… Ты боииишься пеесика? Он хорооооший… Он поиграааать с тобооой хоочет… Бооооишься?
Цепь этой псины резко падает на крышу, с ужасающим звоном. Эта тварь несется на меня и я от страха кричу
- Даааа!!! Я боюсь его!!! Убери его!!!
В ответ только неуверенное и еле слышное «ясно…» Этот псих неохотно понимает цепь и оттаскивает чудовище, что-то пробормотав себе под нос. Они скрываются из виду, но я продолжают смотреть этому зверюге вслед, застыв в ужасе.

Утро. Оказывается, я упала без сознания от испуга и теперь я лежу в психушке. Мне нельзя писать, но я строчу строчу строчу… Вот сейчас придет этот дежурный по палатам и все у меня отберет и разорвет мои записи… Нееет…
Он приходит, вырывает у меня блокнот и усмехается.
- Хаха, нестабильная… — и все мои записи читает вслух, так насмешливо, писклявым голоском…

Меня разрывает от ярости! На столике в 10 сантиметрах от меня лежит мой обед… Вилка… В порыве агрессии я хватаю ее и что есть силы, кидаю ее в дежурного. Попадаю в живот. Он корчится, медленно распластается на полу, истекая кровью. Мне его не жалко. Я отбираю у него блокнот и строчу строчу дальше…

Ночь. Я не хочу спать! Я еще пишу пишу пишу… Пока этот дежурный рассказывает всем обо мне… Я пишу что есть силы… А потом мне так хочется спать… Я, не отрываясь от занятия, пишу. А потом проваливаюсь в сон, слюнявя мой блокнот.

Что-то хватает меня за пятки, я резко вздрагиваю и просыпаюсь. Это тот мужик… Со своей псиной… Тусклый свет еле-еле освещает мою мрачную палату, а этот мужчина улыбается… Фу, его улыбка мне противна. Он щекочет мою пятку, а я резко убираю свои ноги под одеяло, съеживаясь. Он улыбается и говорит…
- Аа… Даш, ты не узнаешь? Я же твой отец… Доченька…
Он тянет ко мне свои грязные руки, чтобы обнять. Я резко отпрянула, обматерив его. Да он не мой отец?!
- Доооченька, смотри… Я купил этого пеесика для тебя… Я убил твою маму… Теперь отца и дочь ничто не разлучииит… Пойдем… Пойдем вместе…
Куда?! Куда пойдем?! Я никуда не хочу с тобой идти! Я хватаю стакан с водой (я всегда беру его на ночь) и швыряю в лицо моего «папаши». Он корчится, резко закричав и расплакавшись.
- Ты не хочешь идти со мнооой? Дак здохни! Здохни, тварь! — Он резко хватает меня за руку и с силой, чуть ли не оторвав ее, тянет на пол. Я, конечно, сваливаюсь… Холодный кафель. Я закрываю глаза и начинаю плакать, но он… Он уходит, но ненадолго. Он хватает изоленту и заматывает ею мой рот.
- Молчи, скотина. Твой крик никто не услышииит… Вернооо, пееесик?

Я только пытаюсь кричать. Но только кашляю. Попытка подать сигнал обрублена наглухо, попытка сбежать — тоже. Этот «песик» всем своим весом навалился на меня… И зажал. Я чувствую боль а руках, наверно, это нож. Сама я захлебываюсь в своей крови. А что дальше? А дальше пустота…