Дитя Стихий. Часть 5

Когда мы с матушкой садились в карету, Эрнест предложил сопровождать нас верхом. Его отец одобрил эту идею. И вот. Мы едем по направлению к дому. Слава Богу, дорога вполне хорошая! Ритмичный стук колёс убаюкивали меня и я задремала, склонив голову маме на плечо. И мне было приятно, что Эрнест едет за нами снаружи, хоть я и не смирилась ещё насчёт свадьбы, но почему-то так чувствовала себя спокойнее.

- Мари, солнышко, просыпайся, мы приехали, — прозвучал нежный мамин голос, вернув меня к реальности.
- Да? А я и не заметила, — сказала я в ответ слегка растерянным голосом.

В холле я отдала накидку дворецкому и поднялась в свои апартаменты. Сегодня я решила раздеться сама, поэтому отослала служанку, предложившую мне свою помощь. Я сняла шляпку и положила её на ночной столик. Туда же отправились ожерелье, серьги и парные браслеты: гарнитур из бриллиантов с аметистами. Вскоре к ним присоединилось и кольцо. Я убрала булавки и сняла три тяжёлые юбки. Потом освободилась от корсажа. Дышать сразу стало немного легче. Я сняла остальные юбки, убрала в гардероб платье. Я надела лёгкую ночную сорочку из шёлка и ирландского кружева. Наконец пришло время подумать о волосах. Я аккуратно вынула из причёски заколки и шпильки и с величайшей осторожностью расчесала волосы. Положив щётку для волос на ночной столик, я подошла к огромному зеркалу, стоявшему в комнате. Ночная сорочка мягко облегала мою фигуру. Густые волосы цвета серебра отливали белизной в лунном свете и окутывали тело по самую щиколотку. Я небрежно поправила выбившийся локон. Он ярко блеснул в лунном луче и присоединился к остальному серебристому сверкающему водопаду мягких шелковистых и необычайно длинных волос. Я заплела их в толстую косу и, наконец, легла в кровать под одеяло. Постельное бельё пахло свежестью, чистотой и… фиалкой. Перед тем, как уснуть, я долго ворочалась с боку на бок. Но всё-таки провалилась в объятия Морфея.

В эту ночь мне снилось что-то неспокойное, страшное. Я пыталась убежать от этого, скрыться, но у меня не получалось. Наутро я проснулась вся в холодном поту и с плохим предчувствием. В комнату вошла служанка и я прошла с ней в соседнюю комнату, где приняла ароматную ванну. Потом надела домашнее платье кофейного цвета с небольшой серебряной вышивкой, спустилась в столовую и позавтракала. Неприятное чувство притупилось, но никуда не исчезло. Оно настырно маячило где-то поблизости, портя настроение, как тёмная туча портит лёгкий летний день.

После завтрака, надев тёплую, подбитую соболем накидку, я вышла погулять в сад. Матери дома не было. Мой отец погиб на войне, когда я была маленькая. С тех пор матушка ведёт хозяйство сама. Вдруг я увидела, как в ворота въехала карета, но на ней не было нашего герба, значит, это была не мама. Мне стало любопытно и я подошла поближе. Лучше бы я этого не делала. Надо было со всех ног бежать вглубь сада и прятаться, но нет же! Я спросила у слуги, проходившего мимо, кто это прибыл. Он ответил, что эти люди ищут меня, чтобы поговорить и он как раз шёл меня искать. Я подошла к одному из мужчин, сидевших верхом на лошадях рядом с каретой и осведомилась о цели их приезда.

- Вы являетесь Анной Марией де Фаустос? — спросил он. Я подтвердила этот факт кивком, — По приказу епископа Вам надлежит проследовать с нами в этом экипаже. Его преосвященство желает с Вами поговорить.
Я несказанно удивилась, но перечить не посмела. Только попросила подождать, пока я переоденусь. Всё тот же мужчина — похоже, он был среди них главным, — ответил на мою просьбу, сказав, что этот вызов очень срочный и его преосвященство не любит ждать. Я повиновалась и подошла ближе к экипажу, с намерением туда сесть. Один из мужчин соскочил с лошади и открыл дверь кареты. Увидев, что окна экипажа зарешёчены, я не на шутку испугалась. Чувство опасности и тревоги вспыхнуло во мне с новой силой. Но отступать было уже поздно. Дверь захлопнулась.

После некоторого времени езды мы вдруг остановились. Меня привезли к какому-то тёмному низкому строению, которое буквально давило тяжестью своих стен, построенных из больших замшелых булыжников. Как только я вышла из кареты, тот мужчина, с которым я говорила, подошёл ко мне и молниеносным движением прижал к моему лицу странно пахнущий, но явно чистый, носовой платок. Перед глазами внезапно всё поплыло и я провалилась во тьму.

Очнулась я в каком-то тёмном и сыром помещении. На стенах висели факелы, но света от них почти не было, потому что воздух здесь был тяжёлым и неподвижный и факелы чадили и исходили едким дымом. Я сделала вывод, что нахожусь где-то под тем зданием, которое я видела ранее. И тут я вспомнила, что со мной случилось. Страх холодными клешнями сразу сжал моё живое трепещущее сердце. Я обернулась и мои ноги стали подкашиваться. Я увидела Их!!! Они сидели за довольно длинным столом, повёрнутым ко мне ребром и смотрели на меня. От этих взглядов мне стало жутко. Их было трое: епископ и двое монахов. Недалеко от меня, прислонившись к стене, стоял тот самый человек, который прижал к моему лицу платок и, видимо, принёсший меня сюда.

Епископ посмотрел на меня с недоверием и обратился к монаху, сидевшему от него по правую руку:
- Отец Олаф, вы уверены, что она та, о ком вы мне говорили?
- Да, ваше преосвященство, я уверен в том, что она — ведьма.
- Что?! Ваше преосвященство, не верьте ему, я не ведьма! — отчаянно крикнула я.
- Замолчи, дьяволово отродье! — страшно закричал на меня второй монах, — Скоро ты отправишься в преисподнюю к своему нечестивому хозяину, которому ты служишь!
У меня подкосились ноги и я упала на холодный каменный пол подземелья.
Слёзы беспомощности и обиды потекли у меня по щекам.
- Офицер, поднимите подсудимую и посадите её на скамью, — велел епископ.
Человек, всё это время стоявший у стены и с безучастным равнодушием наблюдавший за мной, приблизился и, взяв меня за локоть, усадил на скамью, стоявшую чуть впереди от меня. Затем он вновь занял своё прежнее место.

- Итак, подсудимая. Вы обвиняетесь в колдовстве, в наведении смертельной порчи на группу людей и в сговоре с дьяволом. Вам понятны обвинения, подсудимая?
- Ваше преосвященство, я не виновата ни в одной из этих вещей, я не ведьма! — попыталась я оправдать себя. Но меня никто и не думал оправдывать.
- Тогда почему у тебя такие длинные волосы? И как ты объясните их странный цвет? А цвет глаз? Ни у одного благочестивого христианина или христианки не может быть таких волос и глаз. Ещё тебя видели ходящей вокруг деревень, а на следующий день там появлялись чума и холера! И ты ещё будете утверждать, что ты не ведьма и не в сговоре с дьяволом! — грозно проговорил отец Олаф и его голос громким эхом отразился от холодных стен.
- Отец Олаф, достаточно, — прервал его епископ. Затем он обратился ко второму монаху, — Отец Рулл, зачитайте, пожалуйста, приговор.
- Итак, подсудимая объявляется виновной во всех предъявленных ей обвинениях и приговаривается к пыткам и последующему сожжению на костре на главной площади, — встав, прочитал монах по листку, взятому им со стола.
- Нет! Нет, вы не можете!!! — отчаянно выкрикнула я.
- Да как ты смеешь, ведьма?! Не тебе это решать! Поняла, дьяволово отродье!?! — вдруг страшно закричал отец Олаф и, вскочив, подбежал ко мне. Я не знала, что он собирается сделать. Он замахнулся и резко ударил меня по лицу ладонью. На лице сразу вспыхнул красным след от пощёчины. От неожиданности я отошла на пару шагов назад и наткнулась на скамейку. Отец Олаф смотрел на меня с обжигающей ненавистью и презрением.

И тут в моей душе поднялась волна чувств. Там были боль, обида и возмущение. Но всё это померкло и стало лишь фоном к ненависти и ярости. Ярость поднялась во мне. Это уже была даже не волна, а цунами огромной разрушительной силы. Весь мир для меня сейчас сжался только до этого человека — моего обидчика. Я в упор посмотрела на него, резко давая выход своей ярости. То, что произошло дальше, очень меня напугало.

Внезапно отец Олаф жутко закричал. А потом его голова разлетелась, как гнилой орех, обрызгав всё кровавым месивом. Скамейка, стоявшая сзади меня, отлетела на три метра, ударилась об стену и вдруг ярко вспыхнула. Остальных присутствующих, кроме меня, сильно толкнуло волной сухого жара. Около минуты все были в шоке от увиденного и пережитого. Цунами в моей душе постепенно угасало, сменяясь усталостью и апатией.

Первым опомнился офицер, доставивший меня сюда. Он быстро подбежал и заломил мне назад руки. Было больно до слёз, но у меня не изменилось даже выражение лица. Я просто стряхнула его с себя. Потом выпрямилась и посмотрела на епископа. Он был очень бледен и напуган. Он смотрел на меня с нескрываемым ужасом. А у меня на лице был лишь холод вечных льдов. Он приказал офицеру увести меня в камеру. Мужчина послушался и, взяв со стены факел, увёл меня из этой комнаты. Уходя, я чувствовала взгляды епископа и отца Рулла. Я была уверена, что это ещё не конец.