Барская усадьба. Часть 4

Петр, как обычно, встал в 4 утра. Позавтракав печеным яйцом и куском хлеба, он пошел на мельницу. Сегодня предстояло перемолоть не один мешок зерна: послезавтра начнется ярмарка в Великом Новгороде и надо все успеть.
Насвистывая фривольную песенку, он бодро шагал по пролеску, не обращая внимания на предутренний туман и думал думы. В свои 21 он еще не женился. Петр был совсем не глуп, хотел заработать денег, а потом уже искать себе невесту. Конечно, ту, которую он желал бы больше всего, ему не видать, как своих ушей: барышня Надежда Михайловна ни в жисть не пойдет за него. А так хотелось бы!

Неожиданно из-за дерева ему навстречу шагнула Надя. Петр опешил, свист застыл на губах.
- На-Надежда Михайловна… Здасьте. В смысле, здравия желаю, то есть доброе утро. А-а вы что тут так рано? — Руки Петра бесцельно блуждали по телу, пока не наткнулись на карманы в широких штанах. Юркнув в это прибежище, они сжались в кулаки и застыли, боясь обнаружить дрожь.
- Здравствуй, Петр. От тебя пахнет корицей… А я проголодалась. — Голос Надежды был воркующим, а лицо выражало непередаваемую смесь алчности, похоти и жестокости. — Хочешь?
- Че-чего хочу?
- Поцеловать меня хочешь?

Парень покраснел до корней волос:
- Ну, что вы, Надежда Михайловна, как можно? — И облизал вмиг пересохшие губы.
- Точно? — Надя повела плечами и шаль, их прикрывающая, соскользнула, оголив глубокое декольте.
Петр затрясся от вожделения, глядя на прекрасную барышню — в наступающем рассвете ее светлая кожа приобрела чуть голубоватый оттенок, яркими оставались только темные глаза и красные, сочные губы.
- Ну же, поцелуй меня, всего один раз и я буду счастлива…
Более не контролируя себя, Петр шагнул к Надежде, раскинул руки, но… Но Надя опередила его и прежде, чем его губы коснулись ее губ, она дотянулась до его шеи, легко нашла жилку… и больше Петра никто не видел.

- Знаешь, дочка, а давай съездим на ярмарку, — за утренним чаем отец пытался завязать разговор с дочерью, которая очень изменилась в последнее время. — Отдохнешь, развеешься. На людей посмотришь — глядишь, приглянется тебе русский молодец. Что там этот англичанин? Один пшик!
- Не хочется, батюшка. — Надя не прикоснулась ни к еде, ни к чаю.
- А все ж поедем. Завтра, с утра. На пару неделек я тебя украду, пусть потомится; коли люба ты ему, то дождется. — Он помолчал. — Да и люди пропадать стали… нехорошее что-то происходит. — От отца исходил странный запах, как будто полынь. Девушка поняла, что отец серьезно встревожен последними событиями, хотя виду старается не показывать. — Дети мрут в колыбелях и врач куда-то запропастился. Говорят, в усадьбе и окрестностях появился Темный, пожиратель. Так что едем, решено!
Никакими слезами-уговорами-угрозами Надя не смогла убедить отца отменить поездку, пришлось ехать.

Три недели спустя повозка остановилась у парадного крыльца усадьбы. Как ни странно, никто не вышел встречать хозяев. Михаил Прохорович первым слез с повозки и подал руку дочери, чтобы помочь спуститься. Рука была ледяной наощупь, хотя в небе ярко светило теплое августовское солнце и в повозке было душно.
Кратко взглянув на дочь, отец пошел к дому. Дверь была приоткрыта, на крыльце явно давно никто не убирал. Шагнув в полутьму парадной, мужчина взглядом пошарил по комнате и никого не увидел.
- Да что это тут творится? Куда все подевались? Заходи, дочка, сейчас чай попьем и осмотрим все вокруг. Вижу я, что вещи все на местах, да людей нет.
Надя прошла по пыльному полу в гостиную, повела носом, но не уловила ни малейшего запаха — ни живого, ни мертвого в доме не было. В кухне царил беспорядок — миски с испортившейся едой, гнилые овощи, перевернутая посуда — все кругом валялось, словно люди бежали в великой спешке. Надежда подумала, что так оно и было: кого успели поймать Элис и Дван, тех давно в живых нет, а кого не успели — те сами сбежали, побросав и свое и хозяйское добро.
- Надо искать в церкви, если кто и выжил, то, скорее всего, там затаился. — Буркнула себе под нос девушка, затапливая печь.
Надя разлила горячий чай в чашки, поставила на поднос и понесла в гостиную. Отец сидел на софе, сложив руки на груди. В нос девушке ударил странный запах, какого она от отца еще не ощущала. «Переживает и злится, наверное. Еще удивлен и недоволен. Ничего необычного и неправильного» — мелькнула у нее мысль.
Надежда поставила поднос на маленький столик и присела на кресло напротив отца.
- Ты голодна?
- Да, то есть нет. — Она не сразу сообразила, что о своем голоде лучше молчать. — Пей чаек, пока горячий. Вот, печенье нашла, оно почти свежее. Позже я приготовлю тебе чего-нибудь посущественнее. Кухарка, конечно из меня неважная, но все лучше, чем никакой, правда?
Михаил Прохорович промолчал на это. Он не спеша хлебал чай, хмурил брови и кидал настороженные взгляды на дочь.
«Знает, наверняка знает. Хотя откуда? Я была осторожна» — крутились в Надиной голове обрывки мыслей, потому что голод, звериный голод сводил с ума, не давал думать. «Капельку бы крови. Дван, где же ты?»
- Все это неспроста. Да, неспроста. — Голос отца был невыразительным, уставшим. — Где твой Иван, знаешь? Не знаешь. Вот и я тоже. И где все? Черте что!
Отец поставил чашку на стол, встал и прошелся по комнате.
- Не могли же они все пропасть, наверняка сбежали, холопы. — Он снова сел на диван. — Найду — запорю на конюшне. Запорю!
Выкрикнув последнее слово, Михаил Прохорович в сердцах стукнул кулаком по столу, случайно попав в блюдце. Тонкий фарфор разлетелся на куски, оставив множество порезов на ладони, но мужчина, как будто и не заметил этого. Кровь темным пятном растекалась по поверхности чайного столика, а когда отец поднял кулак вверх, потекла по руке.
Надя быстрым движением облизала губы и сглотнула. Она не отрываясь смотрела на окровавленную руку и разум, уже затуманенный двухдневным голодом, отказался ей служить.
Зарычав, девушка бросилась на отца — из всех чувств остался только звериный голод, который вырвался из пут здравого ума, едва она почувствовала запах крови.
Михаил Прохорович не замешкался ни на секунду. Выставив вперед левую руку, правой он нанес дочери сокрушительный удар по лицу. Надя, не ожидавшая такого приема, потеряла равновесие и упала на спину.
- Что, дочка, не нравится? Никогда я тебя пальцем не тронул, всю любовь тебе отдал. Да и не думал я, что придется. Ты прости меня, Надюша. Говорили мне, что видели тебя на ночных дорожках, да не верил я, не хотел верить. Выходит, зря. — Пока он говорил, Надя встала с пола и бросилась в новую атаку, но цели не достигла: отец выкинул вперед руку с зажатым в ней серебряным ножиком для резки бумаги. Лезвие вошло ровно между четвертым и пятым ребром, пронзив сердце насквозь. Михаил Прохорович навалился своим телом на дочь, сваливая ее обратно на пол.
Он все еще держал в руках тело дочери, оплакивая и ее и себя, когда по комнате прошел ледяной сквозняк, на который отец не обратил никакого внимания. Вдруг кто-то бросился ему на спину, схватив за волосы, запрокинул голову кверху и пребольно укусил в шею. Михаил Прохорович попытался встать, стряхнуть с себя непрошеного гостя, но обессилев от пережитого шока и горя, ничего не смог сделать. Он еще слабо дышал, когда услышал женский мурлыкающий голос:
- Будешь?
- Сестренка, ты же знаешь: я предпочитаю молоденьких девушек, а здесь не осталось ни одной. Доедай и пойдем — там, в парадной, я видел большое зеркало.

Над обезлюдевшей барской усадьбой светило тусклое, уже совсем осеннее солнце, которое больше никогда не согреет ее обитателей и только на закате рассыплет сотни солнечных зайчиков, пойманных в осколки большого зеркала.

Поделиться в соц. сетях