Карнавал

Холодные стены. Всё те же пустые, безжизненные камни, как истуканы, наблюдающие за происходящим вокруг. Невсилах шевельнуться, невсилах закричать, способные только молча чахнуть от неизлечимой болезни — времени. Сколько всего они повидали на своем веку. Сколько людей касались их холодной стати. Сколько судеб оборвалось на их глазах. Но они только молчали. Безучастно смотрели на первый крик при рождении и на последний вздох на смертном одре. Жизни людей для них — лишь песчинка, в нескончаемой веренице повторяющихся событий. Только ждали. Ждали наступления своего конца. Все имеет конец, когда-то наступит и их. Но не сейчас. Не в этот день, год или десятилетие. Да, они хотели продолжения представления, коими считали людские жизни. Молча усмехались, радовались очередной кончине жалкого муравья, испустившего дух, под плач родных и молитвы священника. Вот мимо проскользнула сутулая тень очередного постояльца их обители. Вот еще одна и еще. Опять раздался крик, опять с подоконника взметнулись пожухлые листья. И тишина… Звенящая тишина, изредка нарушаемая звуком падения багряных капель, со старого каркаса кровати. Красное пятно, как бутон розы, расплывалось по матрасу, создавая иллюзию наступления долгожданной весны. Но нет. Это была лишь иллюзия. Стеклянные глаза, с немым укором смотрели на безучастные каменные стены, как два пустых зеркала, коими кажется водная гладь на речке поутру. Маска смерти тяжелой поступью опустилась на лицо несчастной участницы этого безумного представления. Стены смотрели и усмехались, радовались продолжению карнавала. Люди слабы, люди жалки, люди смертны…

Каждый день, проходя мимо Севастопольского парка, я грел себя мыслью, что скоро и моя скромная персона станет обладателем этого прекрасного дома на склоне Севастопольского холма. Да, как долго я грезил о нем, ютясь в своей однокомнатной коморке. Годы, как-никак начали брать свое и немного погодя я всё-таки решил приобрести это чудо архитектуры. Дом был выполнен в пост-викторианском стиле, придавая ему легкий оттенок загадочности и старины. Резные двери приглашали усталого путника зайти, посидеть у камина, выпить чашечку молотого кофе со сливками. Витая лестница навевала картины давно минувших дней, рисовала в воображении начертанные полотна жизни предыдущих владельцев этой постройки.

За переездом дело не стало. Дом распахнул для меня свои объятия, приютив, как шерстяной плед, после морозного утра. Войдя в парадную, у меня буквально перехватило дух. Это было нечто неописуемое. Каждая колонна, заставляла с благоговейным трепетом смотреть на себя, восхищаясь утонченностью замысла архитектора. Исписанные гобелены свисали с немного оттененных, скупостью освещения, стен. Посреди парадной, на потолке, возвышалась хрустальная люстра, со свисающими, наподобие сережек, украшениями. Дом был воистину прекрасен. Немного помявшись в дверях, я сделал первый шаг навстречу своей судьбе. День прошел в мелких домашних хлопотах, связанных с переездом. Вся мебель была накрыта белыми полотнами, похожими на простыни. Их уборка заняла у меня изрядную часть времени, так что когда я закончил, на дворе уже достаточно стемнело. День прошел просто великолепно, в голове не переставала кружиться мысль о том, что я новый владелец Севастопольского особняка. Вечер пролетел, как одно мгновение. Чашка кофе, бутерброд с сыром и камин — сейчас большего мне было не надо. Кресло оказалось удивительно удобным, так что, поразмыслив, глядя на огонь, около часа я задремал.

Во сне я увидел мой нынешний дом. Все те же резные ставни, скрипучая половица у входа на второй этаж и прочие прелести, с коими я уже успел познакомиться за этот небольшой промежуток времени. На крыльце стоит мужчина во фраке, наверное, один из помещиков, которых было прилично в Царской России. Вот к нему движется еще один силуэт, по очертанию очевидно мужской. Они тепло приветствуют друг друга, заходят в дом. А вот и камин, у которого я задремал. Они уселись по обе стороны от него, закурили. Началась дружеская беседа. За окном стемнело. Луна, ярким серпом, поднялась на темный бархат ночного неба и остановилась на самой его середине. Друзья разошлись по комнатам. Настала ночь. Дом прибывал в летаргии, ожидая прихода очередного светового дня. Стены, затененные и казавшиеся немного недружелюбными, смотрели пустыми глазами на уже не казавшийся таким радушным особняк. Но вот мимо них проскользнула тень. Затем еще одна и еще. Пожухлые листья взметнулись с одинокого подоконника. Крик. Смерть. Еще крик, разрезавший тишину ночи. Знакомый силуэт помещика в ночном белье. Страх, в расширенных от ужаса, глазах. И он. Темный силуэт, медленно ступавший навстречу несчастному. Тонкая полоска серебра, оставленная месяцем, ниспадала на пол, выполненный из какой-то темной древесины. Пересекнув эту полоску, тень преобразилась, открыла свою истинную личину: Это был человек в изодранной одежде, напоминающей крестьянскую рубаху. Его волосы были спутаны и закрывали часть лица, слипшимися от крови лоскутами, похожими на тёмно-коричневые ленты дубленой кожи, из которой вот-вот сделают ремни. Тело неестественно изгибалось, под странными углами, как будто его, как минимум, переехала повозка, запряженная лошадьми. В кровавых дырках, что зияли вместо глаз, копошились опарыши, то и дело, падая на деревянный пол некогда дружелюбного дома. Крик. Помещик падает на кровать. Неловко пятится. Нечто, неумолимо приближается, держа в руках ржавый нож. Перекошенная челюсть расплывается в беззубой улыбки. Но вот мгновение и никого нет. Помещик сидит, оголтело тряся головой. Тишина. Никого нет. Он встает, превозмогая дрожь в коленях, оборачивается. Никого. Легкое постукивание по стене напротив. Бешеный ритм сердца. Тишина. Делает несколько шагов. Шорох в дальнем углу. Пятится к кровати. Оборачивается. УДАР! Тяжелое падение бездыханного тела. Смерть. И тишина, звенящая, словно воздух после грозы. И только редкие «кап-кап, как-кап». Багряные капли, собираясь по распустившемуся красному бутону в центре кровати, тихо падают на уже бардовый пол. Тишина. Немым укором смотрят остекленевшие глаза на оттененные вдали стены. Маска смерти полноправно пришлась к лицу несчастному муравью, одному из многих оставшихся здесь навечно. Пустая комната. Я осматриваю ее, как бы сверху. Никого. Оборачиваюсь и БАЦ! На меня смотрит это существо, это порождение ночных кошмаров, медленно ступая ко мне, держа в руке ржавый нож, с, которого медленно стекают багряные капли. Кап-ка, кап-кап.

Я с криком просыпаюсь. Камин почти догорел, лишь остатки ослабевающего с каждой минутой пламени, хватаются за жизнь, неминуемо гаснув при этом. Меня все еще колотило мелкой дрожью от того, свидетелем чего я только что оказался поневоле. Сердце бешено колотилось. Взяв дрожащими руками чашку давно остывшего кофе, я направился в кухню, чтобы хоть немного успокоиться. Взглянув на часы, я убедился в том, что сейчас уже глубоко за полночь. Пора было готовиться ко сну. Направившись к ванной, меня не переставало мучать чувство тревоги, оставленное недавним кошмаром.

Подойдя к ванной комнате, мне послышался негромкий свист, казалось бы доносящийся из пристройки у дома. В обычное время я бы и внимания на это не обратил, но тогда я был под сильнейшим впечатлением от увиденного. В голове начали рисоваться пугающие картины, того, что это могло бы быть. Успокоив себя мыслью, что все это мое разыгравшееся воображение, я осторожно вошел в ванную. Зажегся свет, принося во мрак, оставленный ночью, немного радости дня. Пошла вода, наполняя ванную ароматной пеной. Мне необходимо было расслабиться. Почти уже успокоившись, отринув дурные мысли, я опустился в горячую воду.

Внезапно из гостиной, послышался чуть слышный стук, вот так: «тук-тук, тук-тук», как будто кто-то искал в стенах термитов. Помню, в детстве, так делал мой дядя, когда мы только переехали в новый дом под Петербургом. Стук дополнился еле слышной, но уже до боли знакомой мелодией свиста. Эта какофония звуков никак не тешило мое присутствие здесь в данный момент. Я вылетел из воды, как ошпаренный. Голову опять заполнили бредовые мысли. Что делать? Бежать? Но куда, в одних портках? Выйдя в коридор я еле слышно начал красться ко двери в гостиную. По стенам промелькнули тени. Вот одна, а вот еще и еще одна. Мне стало дурно. Всем своим естеством мне захотелось бежать вон из дома, неважно, хоть в портках. Я ринулся вниз по лестнице ко выходу, однако на пол пути, в проеме, я заметил уже знакомую мне ломаную походку, проковылявшую из одной комнаты в другую, что стояли на моей дороге к выходу. Что делать? БЕЖАТЬ! БЕЖАТЬ! Да, да, только бежать, да, ничего больше. Куда? На крышу, точно, да, да туда, только туда. Взметнувшись по лестнице, краем глаза я заметил туже роговую кровать, стоящую на чердаке. Пружины тихонько посвистывали, так печально-печально, словно оплакивали кого-то очень им дорогого.

Я буквально взвыл от ужаса. Повернувшись на месте, я обомлел. Недалеко от меня стояло нечто. То самое нечто, что я видел в своем сне. Оно грустно смотрело на меня своими дырами вместо глаз и тихонько постукивало по стене, направляясь ко мне. Ржавый нож еле заметно чертил на стене кривые линии, начинающие несильно кровоточить. Существо улыбалось беззубым ртом, осыпая пол опарышами и сороконожками. Безумная погоня. Топот шагов по лестнице, удар с размаха о стену. Крик. Скрип каркаса обветшалой кровати. И вновь прелестница роза, показалась на поверхности, после долгой зимней спячки. Как-кап, как-кап отдавалось в ночи, предвещая безумный карнавал, устроенный нынче ее величеством смертью. Маски одеты, прошу на бал, мон-синьер.

© Copyright: Лоскутов Георгий Андреевич, 2014