Безумие одиночества

Ars longa, vita brevis…

Уайтчепел. В этом районе проживает наиболее бедное население Лондона. Графа Ричарда Белла, жившего здесь с рождения, ничуть не смущало, что по ночам по улицам бродят убийцы и проститутки и чуть ли не каждый день происходят «несчастные случаи».

Его единственный сын, Эван Белл, был очень замкнутым, необщительным и стеснительным человеком. Хорош собой, но с противоположным полом отношений не строит, как он сам утверждает: боится. Замкнутый, потому что в детстве его воспитывали исключительно няньки и домработницы, которых он ненавидел всем сердцем. Еще будучи ребенком, он издевался над ними, как только мог. Начиная от безобидного подрезания волос по ночам, заканчивая тем, что он «случайно» опрокидывал чайник с кипятком на служанок. Никто не мог пожаловаться Ричарду — несчастные просто понимали, что старый граф может принять это за клевету и выгнать прислугу, ведь Эван при отце был просто идеальным ребенком: вежливым, трудолюбивым и послушным.

Эвану воспрещалось выходить из поместья одному, но, несмотря на это, с девяти лет он совершал регулярные вылазки на улицу. В одну из таких вылазок он нашел лоскуты — обрывки одежды. Мальчик связал их между собой и получилось некое подобие куклы. Эван разговаривал с игрушкой, будто она была живой и ему казалось, что кукла отвечает…

Но вскоре одна из служанок узнала о вылазках Эвана и рассказала об этом Ричарду. Мальчика наказали, закрыли в комнате и приказали прислуге следить, чтобы он не покидал ее. Тогда Эван возненавидел прислугу еще больше. Всем своим маленьким сердцем возненавидел. Зато, оставшись в одиночестве, он попробовал сделать еще одну куклу. Она была очень похожа на предыдущую, но, как казалось самому юному графу, она была более «живая». И неожиданно Эван понял, что создание кукол — это то, чем он хочет заниматься, то, благодаря чему (или кому) он не обделен вниманием и не страдает от одиночества. Ведь кроме служанок его никто и не воспитывал. Графу все время было некогда и Эван с детства был все время один, познал все сласть и горечь одиночества. Но теперь он понял, что он не один, ведь у него есть куклы.

Эван после наказания возненавидел прислугу еще сильнее. Он много раз просил выгнать отца их и тот, сильно любя сына, выполнил просьбу. Правда, несколько лет назад нанял одну молоденькую служанку Мари Силли. У нее были длинные светлые волосы, которые Мари прятала под головной убор и яркие, словно сапфиры, голубые глаза. Эван тоже не выносил ее, а вскоре начал вообще над ней издеваться: то прольет что-нибудь, то испачкает, мог «случайно» рвать на ней одежду — все, что угодно. Мари же не протестовала, а смиренно ждала, когда господин «наиграется», лелея надежду, что ему это вскоре надоест.

Кстати, о самом Эване. Он успешно окончил медицинскую академию, как и его отец, но хирургические навыки ему так и не пригодились. В заработке не нуждается, ибо имеется сеть больниц любезно оставленная Ричардом, все время Эван Белл посвящает созданию кукол. Юный граф исполнил свою мечту — он создает кукол. И к его теперешнему возрасту, двадцати семи годам, для него нет ничего невозможного. Он творит из папье- маше, воска, гуммиарабики. Заказчики сами приходят к нему в поместье, ведь Эван не любит покидать его пределы. Весь дом заставлен куклами в человеческий рост, а для своего последнего творения Эван даже выделил отдельную комнату, которую всегда запирал на замок. Кукольник все больше и больше времени проводил за работой. Он перестал следить за собой и вид приобрел отнюдь не графский — отрастил волосы до талии и теперь они свисали темными клоками из-под грязной синей ленты. Фрак уже давно не черный, а серый, ободранный, когда-то блестящие лакированные туфли — теперь просто удобная домашняя обувь, даже живой блеск в темных, словно ночь, глазах давно померк. Но ему было все равно. Ведь нужно работать над куклой. Она не готова, но граф чувствовал, что она будет идеальной.

Комнату, где работал Эван, освещалась лишь огарком свечи. Освещение в Уайтчепеле — редкость. Но кукольник давно привык творить в полумраке. Ему казалось, что так даже лучше — никто не сможет подглядеть, что он делает.

Поместье совсем запущенно… Некому, кроме Мари следить за чистотой и готовить. Эван выгнал бы и ее, но в глубине души он понимал, что без нее поместье совсем зачахнет. Старый граф ведь бесследно пропал…

Doll — hominis, nisi sine cor.

Эван потушил свечу. Работа над куклой отнимала много времени. Он бы с радостью поработал бы еще, но усталость брала свое. Уже глубоко за полночь. А у графа в последнее время остается все меньше и меньше времени на сон — Беллу хочется, чтобы кукла была завершена как можно скорее.

- Эван… — позвал его кто-то совсем тихо. Голос мягкий и нежный, как у ребенка.
- Кто здесь? — граф вздрогнул от неожиданности. Никто и никогда не смеет заходить сюда! Здесь он всегда один.
Но ответа не последовало. Словно тот тихий голос лишь послышался ему.
- Я твое творение… — раздалось через несколько секунд.
- Но… — кукольник от удивления не мог выговорить ни слова.
- Молчи… — мягкая и теплая ладонь скользнула по щеке Эвана, — Я не человек, но ты ведь можешь меня оживить, верно, мой Творец?
- Д-да… — его голос дрогнул. Граф и сам не знал, почему согласился, будто кто-то заставил его ответить так.
- Мне нужна человеческая плоть, мой повелитель… — продолжала кукла (или уже не совсем кукла?). А голос у нее в этот момент изменился. Стал более тонким, как у соловья и говорила она более протяжно, нараспев. — Ты же знаешь, где ее достать?.. — Эван почувствовал что-то холодное и тяжелое в левой руке.

***

- Господин, куда вы в столь поздний час? — удивилась Мари, увидев, как граф на ходу надевает на себя потрепанный плащ.
- Не твое дело, — в ответ рявкнул он и вышел за дверь, хлопнув ей так сильно, что, казалось, та вот-вот слетит с петель.

Мари осталась в недоумении. Да, она уже привыкла к подобным выходкам своего господина, но он покидал поместье очень редко -его пугало неблагополучие района, поэтому поведение Эвана Белла, мягко говоря, можно было назвать странным. Хотя Мари это было даже на руку.

***

Мари давно испытывала чувства к юному графу, буквально с самого первого дня пребывания в поместье. И она готова была вытерпеть любые его выходки, лишь бы граф начал отвечать ей взаимностью. Служанка, за все время работы у Белла, старалась получше узнать Эвана, но кукольник был настолько скрытым и нелюдимым, что кроме его увлечения Мари так и не удалось ни о чем больше узнать. А сейчас, когда граф покинув поместье, забыл запереть ту комнату, в которую он запрещал кому-либо входить.

Любопытство подталкивало Мари вперед, а страх, наоборот, держал на месте, не давая ступить ни шагу.

«Пусть это и рискованно, но это мой шанс», — мелькнуло в мыслях у служанки. Она не знала, что будет, если Эван неожиданно вернется, но прислуга знала: без наказания не обойдется, но Мари уже не было страшно. Пусть и дрожали колени, но она уверенно шла к той комнате…

Дверь была открыта.
«Удивительно… Граф ведь всегда запирает ее на ключ…», — подумала Силли, заходя в комнату.
Вокруг темнота: Белл не забыл потушить за собой свечу. Устало вздохнув, служанка отошла в свою комнату, за керосиновой лампой.

Свет озарил почти пустую комнату. Первое, что привлекло внимание Мари — кукла в человеческий рост, стоящая почти в центре комнаты. И пусть она была недоделана, служанке показалось, что она уже идеальна. Прислуга поставила керосиновую лампу на стол, на котором было лишь несколько бумажек, вдоль и поперек исписанные чернилами и приблизилась к будущей кукле.
- Как она прекрасна… — одними губами прошептала она, протянув дрожащую руку к творению.

Неожиданно послышался шум. Граф вернулся.
Мари одернула руку. Нужно уходить, иначе ее будет ожидать наказание. Очень жестокое.
Служанка заметалась по комнате, словно загнанный в клетку зверь. Необходимо спрятаться… Нельзя показывать, что она здесь.

Совсем неподалеку послышались шаги. Мари закусила губу, чтобы не заплакать. Все. Это конец. Сейчас Эван найдет ее… Скрипнула дверь. Хриплый кашель… Звук шагов…

- Что ты здесь делаешь?! — почти крича, спросил граф.
- Господин, я просто убиралась… — стала оправдываться служанка.
- Я тебе запрещал заходить сюда!
- Простите, мой господин… — пробормотала служанка, виновато опустив взгляд в пол, — Я больше не буду…
- А больше и не надо… — Эван приблизился к прислуге, грубым движением схватил ее за волосы. Мари еле слышно всхлипнула. Граф лишь усмехнулся. Удар об угол стола — последнее, что запомнила служанка.
- У тебя очень красивые глаза… — сказал граф мертвому телу. Еще теплая кровь на виске, выбившиеся из-под головного убора светлые волосы, белоснежное лицо и, конечно же, большие ярко-голубые глаза, которые распахнулись навсегда. — Жаль, что они тебе больше не понадобятся…

Теперь у куклы Эвана есть ярко-голубые, словно сапфиры, глаза…
Hostiam vult fieri, ut olim, carnificem.

Эван не мог налюбоваться куклой. С этими ярко-голубыми глазами она выглядит еще прекраснее. Единственное смущало кукольника — уж очень сильно его творение похоже на надоевшую служанку, которая так любила совать нос не в свои дела.
- Она прекрасна, в отличие от тебя, — сквозь зубы прошипел граф, смотря на мертвое тело прислуги. Бледное лицо и светлые волосы ее были перепачканы в крови, а пустые глазницы вселяли ужас даже в самого кукольника, — Ты ничтожна и жалка, — с презрением сказал он. Белл нередко говорил Мари при жизни и сейчас продолжает говорить, даже после смерти, — Тебя даже не похоронят по-человечески.

Эван Белл знал, что от тела нужно избавиться как можно скорее. Ведь если его заметят — может случиться страшное. А говорить, что ее гибель лишь случайность было слишком рискованно. Да и кто ему поверит, ведь глаза у Силли отсутствуют! Нет, от тела нужно избавляться самому и как можно скорее!

Граф завернул хрупкое тело в служанки в мешок, в какие складывают картофель и, вынеся его на улицу, утопил в ближайшем водоеме. Если труп и найдут-то очень не скоро, у него будет время, чтобы спрятаться…

***

Эван усмехнулся и открыл «свежую» газету. Убийца в Уайтчепеле, какой абсурд!
На первой странице «New York Times» крупным шрифтом надпись: «Убита Мэри Энн Николз, более известная в определенных кругах как Полли».
«Она всего лишь проститутка, отброс общества, о которой на завтра и не вспомнит никто. Такие как она недостойны ходить по этой земле», — мысленно добавил граф.

Той ночью, 31 августа 1888 года, в Уайтчепеле стоял собачий холод. Ощущение было такое, что уже наступила зима. В течение нескольких часов бушевала гроза, сверкали молнии, но воздух так и не очистился от постоянного смога — коктейля, состоящего из дыма и других выбросов. На расстоянии буквально нескольких метров разглядеть было уже ничего невозможно.

- Эй, мистер, не хотите ли развлечься? — окликнул кто-то Эвана. Затем послышались шаги и рядом с графом возникла женщина. Одна из местных проституток, скорее всего. От нее сильно разило алкоголем. — Не хотите ли развлечься? — вновь повторила она, накручивая на палец прядь длинных и темных волос.
Белл лишь усмехнулся. Нет, подобные «развлечения» его не интересовали, не интересуют и вряд ли когда-нибудь будут интересовать.
- Это мне не надо… — ответил он слегка хрипловатым голосом.

Женщина буркнула себя под нос что-то невнятное и, развернувшись, пошла прочь. Эван лишь сумел рассмотреть ее волосы. Длинные, ниже талии, вьющиеся и темные, как сама ночь, они не были собраны даже в самую простую прическу, а голову не покрывала шляпка.

- Подожди, — на этот раз ее окликнул уже Эван.
- Ты передумал?
- Нет, я хотел бы тебя попросить кое-что другое…
- Говори, я слушаю, — нехотя ответила темноволосая.
- Ты могла бы отрезать свои волосы? Я заплачу.

«Бродяга Чарльз Кросс пробирается по этим лондонским трущобам, таща за собой маленькую тележку, которую он арендует за несколько пенсов. На едва освещенной уличным фонарем улочке, которую называют Бак-Роу, в 3 часа 40 минут он замечает лежащее на земле тело женщины. Вроде бы она мертва. Испуганный, бродяга останавливается и показывает на труп еще одному такому же бедолаге, как он сам, — Роберту, который неподалеку тоже катит такую же тележку. Вдвоем они подходят к женщине. Одежда разодрана, а сама она вся в крови. Лицо и руки бедняжки уже остыли, но ноги до сих пор еще теплые. Должно быть, она сильно болела, а потом с ней случился приступ, решают бродяги. Роберту кажется, что она еще дышит. Неподалеку они находят полисмена Джона Мизена, который быстро идет за ними, освещая путь при помощи ручного фонаря. Около трупа они встречают еще одного полисмена — Джона Нила. Они вызывают Ральфа Риза Левеллина, судмедэксперта, который, к счастью, живет поблизости. Примерно в 4 часа утра он устанавливает, что женщина умерла примерно 30 минут назад, но вовсе не в результате болезни…»

- Что?! — почти кричала женщина, — Я не собираюсь резать волосы, сколько бы ты мне не заплатил!
Эвана охватила ярость.
Как такая, как она, может спорить с графом! Белл сильнее сжал нож в левой руке — он ведь левша.
- Я не утратила в себе остатки благородства и я не позволю… — продолжила она. Видимо, сказывался алкоголь. Она кричала, бормотала что-то невнятное и бессвязное…

Наконец, Эван не выдержал. Он грубо схватил проститутку за волосы. Та взвизгнула, но Белл зажал ей рот рукой. Наклонив ее голову вправо, чтобы не испачкаться в крови, граф перерезал жертве горло слева направо. Рана получилась очень глубокой. Теплая кровь брызнула раны. Изо рта жертвы вырвался хрип. Убийца перестал держать ее за волосы и тело безжизненно упало на землю. Из раны струилась еще теплая кровь, вместе, с которой вытекала и жизнь падшей женщины.

Граф присел на корточки рядом с жертвой. Ее губы еще беззвучно шевелились, будто она пыталась что-то сказать. Эван усмехнулся с этого зрелища и лишь дал ей оплеуху. Провел указательным пальцем по ране, размазав кровь, затем попробовал алую жидкость на вкус. Белл улыбнулся: вкусно…

Затем, повернув голову проститутки вбок, отрезал ей волосы. Теперь они едва доставали ей до плеч. Эван усмехнулся. Он преподнесет подарок своему творению… Острием ножа сделал двойной разрез от уха, до уха.

Убийца погладил жертву по еще теплой щеке. Мертвые прекрасны… Но не так прекрасны, как кукла…

Граф ударил ножом в живот покойницы. Он должен точно знать, что она мертва. Он наносил удары одим за другим. Ему казалось, что мертвая все еще дышит… Но, вскоре решив, что проститутка уже мертва, Эван забрал «подарок» и, легко прикоснувшись губами ко лбу жертвы, ушел в ночь…

«Убийство совершено самым жутким образом. По словам судмедэксперта, жертва умерла почти сразу после того, как ей лезвием перерезали горло. У нее также изрезан язык, не хватает пяти зубов, несколько синяков на лице, возможно от ударов кулаком. На шее двойной разрез от уха до уха, нанесенный скальпелем или очень острым ножом. Это либо работа хирурга, либо умелого мясника. Нижняя часть живота также сильно изуродована. Можно предположить, что убийца — левша».

Граф улыбнулся, отложив газету в сторону. Это его работа. Это то, что он совершает, лишь бы жило его творение и он приложит для этого все усилия. А сейчас надо работать над куклой… Она и так прекрасна, особенно сейчас, когда у нее есть длинные темные волосы и ярко-голубые глаза, но Эван знает, что ему еще предстоит много работы…

Mortis — cerave pupa in arca.

Эван снова вышел на охоту восьмого сентября. В 5:30 часов утра он был Хэнбери- стрит в Спиталфилдс. Эван уже приметил себе жертву. Вон она, стоит недалеко от дома №29, облокотившись на забор, разделявший дом №27 и дом №29. Невысокого роста, около пяти футов, крепкого сложения, с темно-каштановыми волнистыми волосами. На ней было надето черное пальто до колен. Женщина закашляла. Видимо, она болела. Это могло быть, как и обыкновенная простуда, так и нечто более серьезное, вроде туберкулеза.

Белл подошел к ней.
- Тебе чего? — грубо бросила она своим хриплым голосом, а затем более мягко, будто надеясь получить легкие деньги, добавила: — Заскучал? Ну, ничего, я помогу тебе развлечься… — она сделала несколько шагов на встречу Эвану, видимо, приняв его за очередного клиента.
Граф лишь сильнее сжал в левой руке, заведенной за спину, нож. Его раздражало подобное, но он готов был вытерпеть любое.
- Возьмешь? — с некой усмешкой спросил он, протянув женщине несколько крупных купюр. Она была не так красива, как предыдущая жертва: широкий нос, аристократически бледная кожа в сочетании с бледно-голубыми водянистыми глазами, редкие волосы, а в уголках глаз уже залегли глубокие морщины.
- А ты щедрый, — усмехнулась она, косясь на купюры, — И за какие такие заслуги?
- Так будешь брать или нет? — рассердился Эван. Он не терпел, когда задают много лишних вопросов, к тому же, время поджимало: ведь он хотел как можно скорее вернуться к Ней, да и заметить его могли.
- Да. А ты мне ответишь, за что ты мне так много хочешь заплатить?
- За твою плоть, — Белл достал нож.

Проститутка сначала открыла рот от удивления. Видимо, она наивно считала, что это всего лишь глупая шутка, но затем попятилась назад. Видимо, вспомнила о судьбе Мэри Энн Николз, о которой писали в городских газетах. Но позади — забор, ступать некуда.

- Ты же отдашь мне ее? — кровожадно ухмыльнувшись, спросил граф.
- Нет, — ответила женщина севшим от страха голосом. Она попыталась сделать еще шаг назад, но Эван правой рукой схватил ее за горло и прижал к забору, оторвав ее ноги на несколько сантиметров от земли. Послышался громкий звук от удара тела о деревянный забор. Белл невольно сморщился — могут услышать, но, затем будто вновь вспомнив о жертве, сжал руку сильнее. Совсем не нужный в данный момент нож выпал из левой руки на землю.

Из горла женщины вырывались хрипы, казалось, что она пыталась что-то сказать. Граф усилил хватку. Короткие ногти впились в мягкую и на удивление нежную кожу еще сильнее. Проститутка пыталась жадно хватать воздух ртом, но Эван перекрыл ей всякий доступ к кислороду. Убийца поставил жертву на землю. Она еще была жива, но сил сопротивляться или кричать у нее уже не было, а это значит, что Белл сможет вдоволь наиграться.

- Отдашь… — прошептал он, схватив женщину за волосы и наклоняя ее голову вправо. Подняв с земли нож, он нанес ей удар лезвием по горлу. Рана получилась еще глубже, чем у предыдущей жертвы. Кровь хлынула буквально фонтаном. Эван улыбнулся. Еще один удар. Изо рта проститутки вырывались хрипы, вперемешку с булькающими звуками. Казалось, что она захлебывается в собственной крови. Убийца вновь улыбнулся, бережно опуская тело на землю.

Она уже не дышит.
- У тебя не на что позариться, разве что на плоть… — присев рядом на корточки, прошептал он на ухо мертвому телу.
Нож прошел сквозь тонкую ткань пальто, а затем и через платье. С лица Эвана не спадает счастливая улыбка, когда он вспарывал брюшную полость.
- Как думаешь, ей понравиться? — так же шепотом спросил он, извлекая матку из мертвого тела.
Граф завернул орган в грубую мешковину, спрятанную в складках длинного плаща. В такой же он перетаскивал тело убитой служанки к пруду.
- Я передам Ей «привет» от тебя… — проговорил он, пряча «подарок» за пазуху.
Эван сложил руки покойницы на животе. На среднем пальце правой руки он заметил три тонких медных кольца.
- Тебе они ведь уже не понадобятся, верно?.. — Белл снял кольца с тонкого пальца. Граф, спрятав кольца меж складок темного плаща, встал на ноги.
- Покойся с миром… — последнее, что сказал убийца своей жертве, растворяясь в начинающемся новом дне.

***

- Тебе понравился подарок?..
- Невероятно! — улыбнулась кукла.
- Скажи, а почему я должен их убивать? Разве нет другого выхода, чтобы оживить тебя?
- Неужели, ты не хочешь, чтобы я стала человеком? — на ярко-голубых глазах творения Эвана навернулись слезы.
- Хочу, конечно, хочу!
- И разве не стоит ли это жизни тех, о ком на завтра и не вспомнят? Они после смерти станут лишь восковыми куклами в ящиках!
- Но ты же и есть восковая кукла… — пробормотал кукольник.
- Но я стану человеком, а они займут мое место.

«8 сентября 1888 года. Тело проститутки Энни Чэпмен, также известная как «Темная Энни» было обнаружено около 6:00 на заднем дворе дома №29 на Хэнбери- стрит в Спиталфилдс неким Джоном Дэвисом. Как и в случае с Николз, горло перерезано в результате двух ударов бритвой. Однако брюшная полость была вскрыта полностью, а из организма женщины была удалена матка. По словам свидетеля, Чэпмен была с высоким темноволосым мужчиной».

***

Qui scribit epistolam, fere instar dat animam.

- Они называют тебя «кожаным фартуком», неблагородное имя, не находишь ли? — спросила кукла, накручивая прядь темных волос на палец. Совсем как и их недавняя обладательница.
- Да… Но что я могу сделать?.. — голос Эвана слегка дрогнул. Он будто боялся разговаривать со своим творением.
- А давай напишем им письмо?
Белл кивнул и, открыв ящик стола, извлек оттуда бумагу и чернильницу. Положив предметы на стол, он уже готов был начать писать, пускай, совершенно не зная, о чем нужно рассказывать в письме.
- Можно я?.. — раздался тонкий голос над самым его ухом, а на руку легла маленькая ладошка куклы. Такая же мягкая и теплая, как у человека.

Граф кивнул, а кукла, ловко взяв перо и обмакнув его в чернильницу, начала выводить на бумаге ряды букв. Почерк у нее был корявый, как у школьника, а в тексте было множество ошибок и совершенно отсутствовали запятые, но Эвану казалось, что письмо получалось идеальным.

Кукла как-то зло улыбнулась и, поставив в конце послания размашистую подпись «Jack the Ripper», протянула письмо кукольнику:
- Читай.

25 сентября 1888 года.
Дорогой начальник,
Я продолжаю слышать, что полиция проследила меня, но пока не может определить мое местоположение. Я смеюсь, когда они выглядят такими умными и говорят о том, что они на правильном пути. Я бился в конвульсиях от той шутки о кожаном фартуке. У меня заканчиваются шлюхи, но я не перестану рвать их до тех пор, пока меня все-таки не арестуют. Последняя работа была великолепной. Я не дал той девушке времени даже закричать. Как они могут меня поймать? Я обожаю то, чем занимаюсь и хочу продолжать. Вскоре ты услышишь обо мне и моих веселых играх. На последнем деле я сохранил немного красной жидкости в бутылке из-под имбирного пива, чтобы ей писать, но она стала густой как клей и я не могу ее использовать. Надеюсь, красная ручка подойдет, хаха. В следующий раз я отрежу уши у девушки и пошлю их полиции просто ради забавы. Сохрани это письмо, пока я занят работой, а потом полностью обнародуй его. Мой нож такой приятный и острый, что я бы занялся делом немедля, будь у меня возможность. Удачи. Ваш покорный слуга.

Джек Потрошитель.
С твоего разрешения под псевдонимом

P.S. Не отправляю это письмо, пока не сведу всю красную пасту со своих рук, чтоб ее. Пока безрезультатно. Сейчас они говорят, что я доктор. Хаха.

***

Эван или, как написала в письме кукла — Джек Потрошитель, вновь вышел на охоту. На этот раз он должен был «отрезать леди уши». Кукольник и сам не понимал, зачем это нужно его творению, но приказы не обсуждаются.

В тот день убийца вышел на поиски рано, как только начало смеркаться. Нужно закончить как можно раньше… На освещенной тусклым светом одинокого фонаря Бернер- стрит он увидел ее. Она стояла посреди улицы словно статуя. Женщина высокого роста в темном пальто с огненно-рыжими волосами, заплетенными в косу. Она-то и будет следующей…

Эван подошел к ней сзади. Точнее сказать — подкрался. Он старался идти как можно тише, чтобы новая жертва не заметила его и не позвала на помощь. Кукольник не любил нападать со спины, считая, что жертва должна видеть того, от чьей руки она погибнет, но тут другого выбора у него не оставалось.

- Мне нужна твоя плоть… — сладко, будто демон- искуситель, прошептал он на ухо ей и, раньше, чем рыжеволосая смогла что-то понять, Белл схватил ее за волосы. Женщина взвизгнула. Голос у нее оказался тонким и противным, словно у поросенка.

Граф поморщился. Никто не смеет мешать ему, никто не смеет звать на помощь, никто не смеет противостоять перед лицом смерти. Заткнув своей рукой ей рот, убийца наклонил голову вправо. Жертва уже не кричала, лишь тихо всхлипывала, кусая губы и глотая слезы. Эван улыбнулся. Он вселяет страх. Если они его бояться, значит, его будут уважать.

- Нет, пожалуйста, господин, не делайте этого… — всхлипывая, попросила женщина.
- А ты заслужила право на жизнь? — слегка хрипловатым голосом ответил граф, наслаждаясь всхлипами в ответ.
Он усилил хватку, наклоняя голову несчастной еще сильнее вправо. Очередной всхлип. Это словно пение райских птиц для Эвана.

Убийца достал нож и слегка дотронулся острым кончиком до шеи женщины. Та вновь всхлипнула. А Эвану это нравилось. Это как игра, в которой будет лишь один победитель.
- Пожалуйста, пощадите… — прошептала рыжеволосая.
Белл на секунду задумался, а затем едва слышно ответил:
- Пощадить? Смешное слово и незнакомое слово, — граф ухмыльнулся и полоснул острием ножа по горлу. Женщина взвизгнула, но получив пощечину, лишь заскулила. Эван ударил ножом еще раз… И еще… Он словно художник, рисовавший алой краской по холсту, только краской была кровь, а холстом — женское тело.

Через несколько минут горло женщины было изрезано алыми полосами, а одежда была испачкана кровью. Эван положил тело на землю. Она, на удивление, была еще жива, но уже наступала агония. Искусанные в кровь губы жертвы шевелились, словно она пыталась что-то сказать.

- Пощадите… — тихо и хрипло произнесла она.
Эван нанес еще один удар ножом. Решающий.
Женщина широко распахнула глаза и закрыла их навсегда.
- Я не знаю пощады. — его голос был на удивление тверд.
Эван вытер окровавленный нож о пальто жертвы.
Сейчас нужно уходить. Ведь ее крики могли услышать, а если его увидят, то страшно представить, что будет.
Граф усмехнулся и ушел вглубь темной улицы. До рассвета еще далеко и он преподнесет Ей дар.

Искать новую жертву Эвану долго не пришлось. Она буквально сама шла ему на встречу…
- Ищите развлечений, мистер? — задала она сиплым голосом обыденный вопрос для лондонских проституток, но уже через секунду женщина была схвачена за волосы.
- Да, мэм, — усмехнулся граф, доставая нож из-за пазухи, — Я так давно не развлекался…
Убийца полоснул женщину острием по горлу. Затем еще раз и еще… Эван (или уже вернее: Джек Потрошитель?) даже не дал ей закричать. Лишь всхлипы срывались с ее губ.
- Такие, как вы, не заслужили пощады… — он нанес еще один удар по горлу, — Вы созданы лишь для того, чтобы я принес вас в жертву Ей…

Убийца словно играл со своей жертвой, полосуя ее горло. Жалобное мычание и всхлипы лишь разогревали в нем еще больший азарт. Эвану приятно было видеть это зрелище… Он ведь убивает не просто так, он убивает ради нее… Ради своего творения… И пусть у нее даже нет имени, она прекрасна… Идеальна… И становиться идеальнее с каждым новым днем, с каждой новой жертвой…

Белл «наигрался», когда несчастная уже перестала дышать. Тогда убийца положил ее на землю, как делал это и с предыдущими жертвами и шепотом спросил, гладя женщину по еще теплой щеке:
- Ты же не будешь против, если я возьму немножко твоей плоти?

Эван вскрыл брюшную полость, что уже проделывал ранее со своей третьей жертвой — «Темной Энни» и извлек матку, завернув орган в заранее приготовленный кусок мешковины.
- Я возьму еще немного?.. — Белл сделал более глубокий разрез, удалил левую почку. Еще теплый орган маньяк завернул в выше упомянутую мешковину.
Граф вновь принялся за «игру». Он буквально кромсал тело женщины, будто повар кусок свинины.
Неизвестно, что заставило его прекратить. То ли тот факт, что на пусть уже и мертвом теле не осталось и живого место, то ли он вспомнил о просьбе куклы.

Белл наклонился к лицу жертвы и прошептал:
- Они тебе уже не понадобятся… — убирая волосы от лица мертвой проститутки, улыбнулся Эван. Лезвие вновь рассекло плоть, на этот раз отрезая мочку уха.
- Знаешь, а ты красива… Даже слишком… — граф острием ножа «вырисовал» на щеке латинскую букву «V». Решив, что этого достаточно, Эван убрал нож за пазуху и, проведя пальцем по порезу, прошептал: — Теперь ты прекрасна, милая…
Граф прикрыл лицо женщины волосами и прошептал, перед уходом в ночь:
- Сладких снов…

***

- Победа за нами, Эван, — произнесла кукла, откладывая газету в сторону.
«30 сентября старьевщик, проходя со своей тележкой по Бернер- стрит, заметил подозрительный узел и вызвал полицию. В узле нашли останки проститутки Элизабет Страйд, которую, как двух предыдущих жертв, убили, перерезав горло, но, в отличие от второго убийства, труп не потрошили. В тот же день полиция обнаружила еще одну страшную находку — тело женщины легкого поведения Кэтрин Эдоус. Ей вырезали внутренности, лицо было жутко изуродовано, а мочка уха отрезана».

- Знаешь, а я бы с удовольствием бы написала еще одно письмо… — медленно, словно нараспев, протянула кукла. Эван не сводил с нее глаз. Он наблюдал за каждым ее движением, любовался, как шевелятся ее губы, когда она разговаривала, как смешно она морщила носик от недовольства…
- Так что же тебе мешает?.. — с трудом произнес граф. Рядом с ней он будто терял дар речи.
- Верно, — улыбнулась она и, достав из ящика стола бумагу и письменные принадлежности начала увлеченно записывать.

1 октября 1888 года
Я не обманывал, дорогой начальник, когда я сказал, что ты услышишь завтра о работе Дерзкого Джека. Теперь дважды. Одна из них немного визжала, не смог сразу же убить. Не было времени на то, чтобы срезать уши для полиции. Спасибо за то, что сохранил последнее письмо, пока я не вышел на работу.

Джек Потрошитель.

***

- Знаешь, Эван, а мне ведь нужен еще один орган… — тихо, слегка запинаясь произнесла кукла, опустив взгляд в пол.
- И какой же? — растерянно произнес кукольник.
Она подняла на него свои ярко-голубые глаза и сказала на этот раз твердо и уверенно:
- Сердце.

Animo feram, tibi tantum ut daret spiritum.

15 октября 1888 года
Из Ада

Мистер Ласк,
сэр
Я посылаю Вам половину почки, которую я взял у одной из женщин и сохранил для вас. Вторую половину я зажарил и съел, она была прелестной. Я пошлю Вам окровавленный нож, что вырезал её, если Вы подождёте дольше.

Подписано.
Поймайте меня, когда сможете, мистер Ласк…

- Зачем? Зачем тебе нужна еще одна жертва? — без устали повторял Эван.
- Неужели ты не хочешь, чтобы я жила, мой Творец? Ты уже так много сделал для меня. Ты приносил мне в жертву падших, чтобы сделать меня похожей на человека, ты приносил мне их органы, потому единственная пища, пригодная для моего пропитания сейчас, когда я уже почти человек? Неужели ты все бросишь на полпути? — ярко-голубые глаза куклы наполнились слезами.
- Нет, конечно, нет… — пробормотал граф. Кукла неожиданно перестала плакать, подняла глаза на Эвана и сказала твердо и уверенно. Казалось, даже голос ее изменился — стал более хриплым и грубым:
- Иди. И принеси мне ее сердце.

***

Следующую жертву Эван нашел случайно. Встретил на улице днем, когда вышел из поместья, чтобы зайти на местный рынок. Ведь Мари мертва, некому больше заботиться о пропитании.

У жертвы были белокурые волосы и синие, как у Силли, глаза. У нее также было милое личико, что привлекало Эвана. Но его совсем не интересовала внешность девушки. Ведь главное — внутри. Граф пошел за ней. Нет, он не собирался убивать ее прямо сейчас, днем, ему просто нужно было знать, где живет эта особа.

Она зашла в один из старых домов, в коих сдавали комнаты. Эван усмехнулся. Он уже точно знал, куда наведается этой ночью.

***

Ночной Уайтчепел был на удивление тихим, Эван даже слышал звук своих шагов. Рука, спрятанная в кармане пальто, крепко сжимала нож. Граф улыбался. Сегодня его творение обретет право на жизнь. Сегодня он станет счастливым от того, что Она просто будет жить, просто будет рядом…
«Сегодня… сегодня… сегодня…» — эхом отдавалась в ушах.
Нужно только добыть последний орган, самый- самый главный.

Эван подошел к дому, где жила его новая жертва. Замок на двери был сломан, поэтому Белл без труда проник в него. Старая дверь громко скрипнула. Граф невольно поморщился -его ведь могут услышать. Он не хотел, чтобы все произошло так, как с той рыжеволосой.

Эван старался идти как можно тише — он итак наделал много шума. Было темно и идти приходилось на ощупь, но кукольника, казалось, это ничуть не смущало. Тут проблема была в другом… Он ведь не знал, в какой комнате живет незнакомка. Граф нервничал. Нужно решиться… Да, его могут узнать, да, могут доложить, но разве результат не стоит того? Не стоит ли того, чтобы просто видеть Ее счастливые ярко-голубые глаза и улыбку на ненатурально алых, кроваво-красных губах? Не стоит ли это все того, чтобы слышать, чувствовать, да и просто понимать, что сердце его творения бьется? Стоит.

Белл постучал в первую дверь. Руки немного дрожали от волнения. Другого выхода не оставалось. Иначе он просто потеряет ее. Ту, чье сердце даст жизнь его творению.
- Кто там? — произнес мелодичный женский голос по ту сторону двери.
Эван откашлялся. Кажется, это она. Ему сейчас просто необходимо придумать, что же сказать.
- Я новый клиент… — граф решил пойти по давно изученному пути: представиться клиентом. Да, эта особа может и не быть шлюхой, но в любом случае дверь она ему откроет. Или для отказа или для согласия.

Дверь с жутким скрипом распахнулась буквально через минуту. На пороге стояла девушка в длинной и белой ночной рубашке в пол. Светлые волосы разметались по плечам, а ярко-голубые глаза «горели» каким-то диким блеском.
- Почему так поздно? — спросила девушка, скрестив руки на груди. Это она. Эван невольно улыбнулся.
- Я нашел тебя… — прошептал он. Незнакомка хотела было что-то ответить, но граф вытянул правую руку и схватил ее за горло. Изо рта девушки вырвался тихий полувсхлип-полухрип. Белл затолкнул ее в комнату и закрыл за собой дверь. Сейчас начнется игра, в которой будет лишь один победитель…
- Что вы себе позволяете? — пискнула жертва, когда Белл прижал ее к стене, — Я буду кричать! — она вот-вот закричала бы, если бы убийца зажал ей рот рукой.
- Молчи. — прошипел он, доставая нож из кармана. Проститутка завизжала, затряслась от страха, пыталась отбиваться, но Эван лишь рассмеялся: — Неужели ты думаешь, что я пощажу тебя? — он сделал глубокий надрез на большом пальце правой руки жертвы. Девушка всхлипнула, из глаз полились слезы.

- Какие же вы все жалкие, — презрительно сказал он, наблюдая, как кровь крупными каплями падает на деревянный пол, — Вы не достойны жизни, — убийца положил свободную руку ей на горло, — Вы созданы лишь для того, чтобы дать жизнь Ей, — Белл усилил хватку. Жертва попыталась вырваться, но это лишь подзадоривало кукольника. Ногти впивались в нежную кожу, проститутка жалко хватала ртом воздух, но доступ к кислороду был перекрыт. В ее глазах читалось лишь одно слово: «Пощадите». Но Эван был непреклонен. Он привык доводить все свои дела до конца. Убийца лишь сильнее сжимал горло жертвы. Из ее рта вырвался хрип, ноги подкосились, шлюха осела на пол. Белл, решив, что этого достаточно, на мгновение отпустил ее.

Девушка принялась жадно хватать ртом воздух.
- Спасибо… — тихо пробормотала она. Граф лишь усмехнулся и, схватив ее за руку, откинул на кровать. Девушка лишь ошарашено, затая дыхание наблюдала за ним, не смея возразить.
- Я уже говорил, для чего ты мне? — спросил убийца, рассматривая свой нож в тусклом свете непотушенной свечи, что стояла на столе. Хозяйка комнаты испуганно помотала головой. — Мне нужно твое сердце, — хрипло ответил Эван. Проститутка попыталась отползти в сторону, но Белл, усмехнувшись, схватил ее за волосы. Девушка уже не кричала. Знала, что будет больно. Лишь закусила губу. Граф улыбнулся. Она подчиняется ему, она боится его. Лезвие ножа рассекло плоть.

Кровь полилась на некогда белые, а сейчас приобретшие желтоватый оттенок, простыни
Она окрашивала простыни в ярко-алый, капала на пол. В общем, Эван был доволен.

Убийца подошел к своей жертве, погладил ее по волосам, испачканным кровью.
Она еще дышала, на удивление. Тяжело, с хрипами, но дышала.
- Ты все равно умрешь… А я лишь облегчу твои мучения… — Белл занес над ней нож.
- Господин… пощадите… — тихо- тихо и очень хрипло произнесла проститутка. Наивная. Думает, что он пощадит ее. На Эван не щадит никого.
- Я лишь облегчу твои мучения. Ты же уже бьешься в агонии. Не лучше ли умереть быстро и безболезненно?
- Нет… — хрипло произносит жертва, после чего убийца перерезал ей горло. Рана получилась глубокая, чуть ли не до шейных позвонков. Кровь хлынула из раны с новой силой. Постельное белье уже было насквозь пропитано алой жидкостью, а на полу уже образовалась лужа из крови. Эвану это нравилось. До жути нравилось.

Убийца провел пальцем по ране на шее, попробовал кровь на язык. Вкусно…
- Знаешь, я сегодня никуда не спешу… Тебе не кажется, что я смогу побыть с тобой немного дольше?.. — граф вырисовывал на левой щеке убитой замысловатые узоры, — Молчишь? Но молчание — знак согласия, верно?.. — Эван, словно художник, принялся рисовать острием ножа на лице убитой. На бровях глубокие порезы, побелевшие губы рассечены, левое ухо частично отрезано… Но он не собирался останавливаться.
- Ты же не будешь против?.. — нож скользнул ниже, к и без того изрезанному горлу. Это игра, в которой всегда будет лишь один победитель…

Шею мертвой девушки вскоре покрывала сеточка из замысловатых узоров. Еще не успевшая застынуть кровь в венах, капала на постельное белье, пол.
- Ты такая красивая… — прошептал ей на ухо граф, «дорисовывая» последнюю «закорючку», — Но ты станешь прекрасной…
Острое лезвие ножа рассекало плоть. Белл опускался все ниже и ниже, в буквальном смысле «нарезая тело на ленточки».
- Ты станешь прекраснее, чем была при жизни…
Эван без устали кромсал уже мертвое тело. Даже когда на срезах уже не появлялись капельки крови, он продолжал… Это доставляло ему неимоверное удовольствие… Это больше, чем смысл жизни…

Белл уже достаточно «наигрался» с верхней частью тела. На ребрах «красовалась» сеточка из разрезов, в некоторых местах плоть просто-напросто была отсечена, живот вспорот и внутренности выпотрошены. Их Эван решил позже разложить по комнате. Для чего, он и сам не знал. Наверное, чтобы запугать полицию.

Убийца срезал куски кожи с ног жертвы. У него ведь достаточно времени, он сможет насладиться этим в полной мере… Закончив и разложив органы по комнате, Эван сделал надрез под ребрами и забрал сердце. Это последнее, что нужно его творению…

Граф завернул его в ткань от ночной рубашки, которую он забрал у своей жертвы. Оно еще теплое.

- Как думаешь, ей понравится? — спросил Белл, склоняясь над своей жертвой, — Оно такое большое и теплое, словно было приготовлено специально для нее… Спасибо тебе. Ведь именно твое сердце даст ей жизнь, — граф поцеловал мертвую в лоб. Ему было все равно, что он испачкан в запекшейся крови, — А теперь покойся с миром… — Эван облизнул губы, на которых осталась чужая кровь и, спрятав орган за пазуху, вышел за дверь, не забыв ее запереть за собой.

А сейчас нужно как можно скорее попасть домой… Ведь там Она… Та, которая ждет его… Та, чья жизнь зависит только от него… Его творение. Ради него стоит жить.

Si ramus florem cor unum saltem hactenus semper cantantis sedet.

- Я принес его тебе… — промолвил Эван, доставая из-за пазухи обернутое в ткань, насквозь пропитанную кровью, сердце.
- Благодарю тебя… — ответила кукла, отводя взгляд в сторону, на стену.
- Это то, что ты хотела?..
- Не совсем… — кукла перевела взгляд на Белла. В ярко-голубых глазах мелькнул «дьявольский» огонек, а голос стал грубым, хриплым и совершенно не таким, каким был ранее, — Мне нужно другое сердце. Твое сердце.

Граф задумался. Ради нее он убил стольких, ради нее он готов буквально на все… А готов ли он отдать ради нее жизнь? Ради той, которую он сам сотворил, ради той, которую он… любит? Или это что-то большее? То, что заставляет дышать, а сердце биться? Отдаст ли он? Стоит ли оно того?

Стоит…

- Эван… ты же отдашь его мне? — тихо- тихо, смотря прямо в глаза кукольнику, спросила кукла. Казалось, что ее ярко-голубые глаза наполнились слезами, а губы задрожали.
- Да… — шепотом ответил кукольник. Ради нее он отдаст все. И сердце и жизнь.
- Так сделай это… — кукла улыбнулась, но не так искренне, как прежде — скорее лукаво, дьявольски, даже как-то зло. А Эван почувствовал что-то тяжелое в левой руке…
- Сделай это… — эхом отдавалось в ушах. Белл уже хотел занести над собой нож, но почему-то одумался.
А умирать все-таки страшно… Всем. Даже тому, кто убил стольких.
- Эван… Ради меня… — грубый и хриплый голос раздался прямо над ухом кукольника.

Нет, это не та, которую он полюбил всем сердцем. У нее в глазах дьявольский блеск, а на губах злая улыбка. Она злая и эгоистичная. Она не такая, какой он полюбил ее.

- Эван… — кукла провела рукой по его щеке. Холодная и жесткая. А прикосновения ее грубы и не несут никакой ласки или нежности.
- Нет… нет… — пробормотал он, пятясь назад, — Нет…
- Неужели ты меня не любишь?

Белл понял, что надо бежать. Как можно скорее. Он сам и не заметил, как вышел в коридор спиной вперед. А теперь бежать… бежать… бежать…

Эван и не помнил, как оказался в комнате слуг. Здесь было темно — ведь после смерти Мари никто и не думал зажигать свечу. А еще ужасно пахло пылью. Белл едва сдерживался, чтобы не чихнуть — ведь так он мог запросто выдать свое местонахождение.

«Нужно зажечь свечу, — подумал граф, — Я тут и своих рук не вижу».
Он заглянул в шкаф. Глаза уже привыкли к темноте и граф на полке смог разглядеть нечто похожее на коробок со спичками.
«Вот то, что мне надо», — Эван протянул руку за коробком, но случайно задел что-то на полке. Предмет, похожий на тетрадь, упал на пол, подняв тучу пыли.
Граф невольно поморщился.
«Вечно Мари свои вещи раскидывает», — недовольно подумал он, поднимая тетрадь с пола. Эван чиркнул спичкой, поднес ее к фитильку свечи. Комнату озарил приятный полумрак. Граф открыл тетрадь — банальное любопытство заставило его сделать это. Будь сейчас другая остановка, когда у него была его кукла, он бы ни за что бы не полез в комнату Мари, не читал бы ее записки — ему никогда не была интересна жизнь его служанки.

Белл помотал головой, чтобы отвлечься от воспоминаний и принялся изучать тетрадь.
На первой странице каллиграфическим почерком было выведено — «Мари Силли. Личный дневник». Граф с некой усмешкой начал читать. Он хотел посмеяться над записями прислуги. Вряд ли там будет что-то интересное. Скорее всего лишь жалобы на жизнь и на хозяина, да повседневные записки.

«Я люблю его. Люблю своего господина. Да, это глупо, я знаю, что он никогда не ответит мне взаимностью, но я люблю его всем своим сердцем. Я люблю его едва ли не с первого дня своего пребывания в этом доме. Он нелюдим, скрытен. Он все время проводит со своими куклами. Я бы хотела, чтобы он относился ко мне так же. Хотела бы прикасаться к его теплым рукам, хотела бы смотреть в его темные глаза… Но увы, это несбыточная мечта. Я понимаю, что все это так глупо и похоже на бред… но, как говорят — сердцу не прикажешь. Он груб ко мне, но я готова вытерпеть ради него любые унижения. Я люблю его, черт возьми! Люблю…»

Для Эвана было неожиданностью узнать о чувствах Мари. Да, он замечал, что она к нему как-то по особенному относится, терпит все его выходки, но он думал, что это страх, боязнь гнева господина. А это… любовь?

У Белла задрожали руки. Каким же он был эгоистом! Он относился к ней хуже, чем к скотине, совершенно не считал ее за человека, а она… Она его любила. Любила…

«Я боюсь за своего господина. Он практически не выходит из своей комнаты, он все время посвящает своей кукле. Он практически не ест и не спит. Я боюсь за него. Вчера я слышала звуки из комнаты, будто господин разговаривает с кем-то. Но ему никто не отвечал. Мне кажется. Что он разговаривал с куклой. Я боюсь за него…»

Это последняя запись. Дальше лишь пустые листы. Ведь потом ее не стало…

Это он ее убил. Убил ради куклы. Ради бездушного куска воска. Ведь не было у нее жизни, не разговаривала она, не шевелилась. Это лишь иллюзия. Иллюзия, созданная им же из убитых им женщин. Он убивал не задумываясь, убивал, как велела ему его же иллюзия. Он не человек. Он зверь. Нет, он хуже.

Глаза Эвана покрыла пелена слез. Нет, он не может жить так… Он не может жить с таким тяжким грузом на душе. Он должен… Должен умереть!

- Господин… — раздался неподалеку тихий и до боли знакомый голос.
- Мари? Мари, это и в правду ты? — Белл поднял глаза. Около окна стоял белый силуэт в служанском фартуке. Он был настолько белым и прозрачным, что, казалось, соткан из лунного света.
- Это я, господин, — ответила Мари. А в голосе ее читалась такая нежность и ласка, коей не было у иллюзии Эвана.
- Мари… Прости меня… Прости… Мари, дорогая, прости… — граф подошел к призраку, принялся целовать его руки. Нежные и теплые, пускай и не были «живыми».
- Что вы, господин, не вините себя, — Белл смотрел в ярко-голубые глаза служанки. Они и сейчас, после смерти, выражали неподдельную заботу и ласку. А ту, материальную Мари, он лишил их…
- Мари… Не говори так… Я зверь, я убийца. Я убил многих женщин и самое главное — я убил тебя. Я убил вас всех из-за своей иллюзии!!! И теперь я вынужден жить с этим грузом всю свою жизнь… — голос Эвана слегка дрожал, а в глазах стояли слезы.
- Не плачьте, господин… — Мари улыбнулась так по-доброму, словно улыбалась ребенку, а не серийному убийце, — Вы спасли их души от дальнейших грехов, благодаря чему они попали в Рай. Господин, а хотите, я проведу вас туда? И вы больше не будете чувствовать ничего, что чувствовали ранее, на земле, вы будете чувствовать лишь эмоции, будете слушать лишь свое сердце… Вы пойдете со мной, господин?
- С тобой хоть на край света… — кукольник прикасается губами к теплому лбу Мари и, взяв девушку за руку, уходит с ней в ночь, оставляя позади свое прошлое.

© Ангел o. k., также известная как Motia и Мотя Кошкина.