Шел второй месяц зимы

Шел второй месяц зимы. Позади остался новый год и две недели зимних каникул, когда мы с другом решили сделать вылазку на Динамо. Мы уже давно привыкли, что по ночам город окрашивается в оранжевый цвет. Окрашивается снег, асфальт, дома, машины, люди — словом, всё. Издалека это, конечно, смотрится иначе, чем при близком контакте, а с Динамо открывался довольно неплохой вид. Ну как тут удержаться и не сфоткать для альбома вконташке.

Дело было вечером, после четырех пар во вторую смену. На дворе январь, темно, холодно, метель (не Хавьер, конечно, но мело в тот день знатно), сугробы. И мы вдвоем тащимся по заснеженным улицам, замотавшись шарфами по самое небалуйся. Благо, от нашего колледжа до стадиона не так уж далеко идти.

Главные ворота закрыты — это было ожидаемо, их вообще редко открывали. До соседних идти слишком далеко, но мы-то уже, можно сказать, профи по части проникновения куда не следует. А потому мы знали, что если у главного входа свернуть налево и спуститься вниз, то у самого теннисного корта есть калитка, которая, в отличие от ворот, никогда не запиралась. Даже несмотря на довольно поздний час и погодные условия она оставалась чуть приоткрытой. Нам этого было достаточно. Просочившись в щель, мы миновали корт и оказались перед довольно существенным препятствием: выход на другую сторону корта оказался закрыт, а стало быть, попасть на обзорную площадку у главного входа можно было только по лестнице через трибуны. Довольно крутой лестнице, надо сказать. Ну, летом она, безусловно, проблемой не являлась, а вот зимой ее покрывал толстый слой снега. Настолько толстый, что сами ступени едва проглядывали чуть заметными неровностями. Вершина ее терялась в рыжеватой темноте. И ни перилл, ничего.

Друг не изъявил желания начать подъем первым, а потому сия честь досталась мне. Я зря опасался, это было не так уж и трудно. Медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, утрамбовывая снег, я продвигался вверх, слыша только как в ушах свистит ветер. Наконец подъем закончился. Мы оказались на площадке по колено в снегу. Глаза мгновенно залепило ледяное крошево. Потом был сплошной трэш: ветер не дал нам возможности сделать ни кадра. Друг уронил телефон в снег и долго матерился, выкапывая его оттуда. Я вместо фото снимал видео, даже не подозревая об этом (в итоге там был слышен только ветер и видны только непонятные мельтешащие точки, наверное, фонари). Спустя минут десять мучений, мы прекратили всякие попытки.

Вдоволь насмеявшись и наглотавшись снега, мы двинули к воротам, что выходили к больнице у стадиона. Ближе всего к метро. И естественно, они оказались закрыты. Следующие вели к трамвайным путям и тоже заперты. Мы обошли весь стадион в тщетной попытке выбраться оттуда. Едва не угодили под снегоуборочную машину, вяло ползущую вдоль стены, пытались даже перелезть через забор — безрезультатно. Можно было, конечно, вернуться к калитке, но нам тогда показалось, что лучше не возвращаться. Стемнело уже до кондиции чернильной темноты вокруг, заляпанной пятнами апельсинового сока. Нам, конечно, было весело. Сперва. Мы швырялись снежками, травили байки, двигаясь от одних закрытых ворот к другим. А потом мы устали. И хотелось уже поскорее убраться отсюда. Тем более, что вокруг не было ни души, не считая ветра со снегом, что так и норовил сунуть в рот свои ледяные пальцы. Стали бросаться в глаза тени за пределами фонарей. Казалось, они колеблются от ветра. Мир словно разделился на два цвета: черный и рыжий. Причем черный постоянно двигался и извивался. Один раз друг шепнул мне, что что-то шевельнулось слева, между сугробов и бросилось прочь. Я не поверил. Но все равно старался не ступать в островки тени. Больше мы не разговаривали до главных ворот.

Итак, мы вернулись туда же, откуда стартовали, только с другой стороны. Оставалось проверить калитку, а значит, нам снова предстояло спуститься по той лестнице. О том, что будет, если и калитка окажется заперта, я старался не думать. Друг, по-видимому, тоже. Спуск я снова преодолевал первым. Не скажу, конечно, что спускаться было тяжелее, но я все время опасался, что нога соскользнет. Но все прошло более-менее успешно. Мы спустились и я сразу же, не оборачиваясь, двинул к приоткрытой калитке, когда друг внезапно дернул меня сзади за куртку. Я обернулся, сходу спрашивая, в чем проблема. В моем голосе тогда проскользнуло раздражение, но не думаю, что друг его заметил. Он был всецело поглощен снежным полотном, что покрывало ступени. На нем темнели цепочки следов. Две. Я повторил вопрос, не понимая, что происходит и почему друг смотрит на них с таким ужасом.
- Ты ведь шел по своим следам, — сказал друг, — а я шел по твоим. Не оступился ни разу. Почему тогда две цепочки следов?

Я присмотрелся. И правда. Аккуратная цепочка маленьких неглубоких следов рядом с нашими.
Словно рядом с нами шел кто-то маленький и легкий. Стало жутко.
- Кто-то мог пройти после нас.
- Если бы кто-то шел после нас, он бы тоже ступал по нашим следам. И потом, это детские следы. Ребенок здесь один?
Звучало нелепо. Следы обрывались на последней ступеньке. Сыплющийся с небес снег мешал четко рассмотреть, но мне показалось, что на последней ступеньке было два отпечатка маленьких ног. Словно ребенок стоял там. Стоял и смотрел на нас. Пока я додумывал эту мысль до конца, друг потянул меня за рукав, одновременно указывая на снег. На снегу появился еще один отпечаток маленькой ноги. Кто-то невидимый шагнул к нам.

———

Да, наверное и правда, мне не стоило идти за ними. Но я не приближался, они ни разу не увидели меня. Я держался на расстоянии. Только вот ступеньки меня выдали. Они, кажется, очень испугались. Я не стал гнаться за ними, какой смысл? Пошел обратно. Сейчас думаю, что стоило все-таки их догнать. Не меня нужно бояться. Не меня…

В последнее время здесь стало неспокойно. Ветер очень сильный и от этого странные звуки повсюду. Иной раз мне кажется, что в тенях что-то двигается. Мне страшно. Днем еще ничего, а вот по ночам. Люди не видят меня, а их… Они принимают это за игру воображения. Один из этих двоих тоже это видел. Тени шевелятся. Они выползают из своих закутков, их становится больше. Я вышел на поле, собираясь пересечь его, взобраться на прожектор и оставаться там до следующего вечера. Там почти нет теней. А тени ли это вообще? Тень не может прошмыгнуть между сугробами, не может пройтись по залитому фонарным светом пятну.

Я пристроился на прожекторе над пропастью. Здесь нет тени — только мрак ночи. Отсюда я видел. Наблюдал их копошение внизу каждую ночь. Здесь я чувствовал себя безопасней. Ведь тень не может включить свет. Прожектор подо мной вспыхнул. Меня окружила тень.