Экзорцизм. Часть четвертая

Всю ночь священника мучили кошмары. Геенна огненная предстала перед ним словно наяву, Малколм чуял огненный жар на своей коже, грудь его жгло тяжелое дыхание ада, а демон, именующий себя Люцитаусом, зловеще хохотал, управляя его истерзанным, искалеченным телом, словно безвольной тряпичной куклой.
Проснулся экзорцист лишь в полдень, чувствуя себя полностью разбитым. Убедившись, что Рози чувствует себя нормально, он отметил, что девушка и выглядеть тоже стала лучше: на ее щеках появился легкий румянец, взгляд стал добрым, спокойным и она, сидя на кровати, с удовольствием и аппетитом поглощала завтрак, на радость столпившихся вокруг нее родственников.
Работа над отчетом о проделанной работе все никак не сдвигалась с мертвой точки, мысли путались в голове священника, смысл формируемых им фраз ускользал от Малколма и ему очень хотелось спать. Но парень знал — стоит ему закрыть глаза, как ад снова развернётся перед ним, стремясь испепелить его душу. Кружка за кружкой, кофе наполнял его сосуды, разбавляя в венах кровь. Сон покинул парня, но зато теперь трещала голова, его тошнило, а на белых листах бумаги появились алые капли. Малколма не оставляло чувство, что за ним кто-то безустанно наблюдает. Но, как и подобает, в комнате помимо него больше никого не было.
К вечеру следующего дня демон не вернулся в тело Рози и Малколм решил, что пришла пора возвращаться восвояси.
По дороге в город священнику стало плохо: его трясло от холода так, что зуб на зуб не попадал, теплый плед, который дало ему семейство Крейон, не согревал нисколько, парень беспрестанно озирался по сторонам, чувствуя на затылке чей-то тяжелый, испытывающий взгляд, ощущая рядом с собой присутствие чего-то извне. В груди все сжалось, жглось, скреблось, он закашлялся, но облегчение не наступило, тошнота волною подступала к горлу, в горле застрял ком, наступало удушье. Вполголоса шепча молитвы, священник дрожащими, липкими от пота пальцами сжимал святое распятие, вновь висевшее на его груди, а в голове его раздавался громкий, злорадствующий смех.
Наконец, машина остановилась подле его скромного жилища и Малколм пулей вылетел из салона. Водитель лишь проводил святого отца удивленным взглядом и, пожав плечами, поехал своею дорогою.
Вбежав в дом, парень швырнул свою чемоданчик на диван и направился быстрым шагом в ванную. Все это время в его голове перешептывались разными тембрами десятки голосов, изъясняющихся на разных, непонятных ему языках.

In finem in carminibus intellectus David,
Cum venissent Ziphei et dixissent ad Saul nonne David absconditus est apud nos,
Deus in nomine tuo salvum me fac et in virtute tua iudica me,
Deus exaudi orationem meam auribus percipe verba oris mei.

Читая молитву, Малколм открыл кран и опустил голову, ища у упругих струй успокоения.

Quoniam alieni insurrexerunt adversum me et fortes quaesierunt animam meam,
Non proposuerunt Deum ante conspectum suum diapsalma,
Ecce enim Deus adiuvat me Dominus susceptor animae mea,
Avertet mala inimicis meis in veritate tua disperde illos.
Voluntarie sacrificabo tibi confitebor nomini tuo Domine quoniam bonum,
Quoniam ex omni tribulatione eripuisti me et super inimicos meos despexit oculus meus.

Холодная вода за считанные секунды обратилась кипятком и, вскрикнув от неожиданной, острой боли, парень отпрянул от умывальника. Вода стала ржавой, с примесью черных комьев земли, а зловонный пар стремительно заполнил ванную комнату. Его отражение, прячась за клубами зловонного пара, улыбалось, скаля острые, желтые зубы и сверкая красными с желтым глазами, зрачок, которых вытянулся и почернел. Решительно двинувшись к зеркалу, он побелевшими пальцами сжал края рукомойника и, глядя в полные чувства собственного превосходства и слепой ненависти глаза зеркального двойника, во весь голос прокричал:

In finem in carminibus intellectus David,
Cum venissent Ziphei et dixissent ad Saul nonne David absconditus est apud nos,
Deus in nomine tuo salvum me fac et in virtute tua iudica me,
Deus exaudi orationem meam auribus percipe verba oris mei.
Quoniam alieni insurrexerunt adversum me et fortes quaesierunt animam meam,
Non proposuerunt Deum ante conspectum suum diapsalma,
Ecce enim Deus adiuvat me Dominus susceptor animae mea,
Avertet mala inimicis meis in veritate tua disperde illos.
Voluntarie sacrificabo tibi confitebor nomini tuo Domine quoniam bonum,
Quoniam ex omni tribulatione eripuisti me et super inimicos meos despexit oculus meus!

Едва дочитав последнюю строчку молитву изгнания, Малколм схватился за горло и извергнул из недр своих целый ком пауков, мух и саранчи. Рот зеркального двойника исказился, чернея скверной, глаза закатились вверх, демонстрируя белки и медленно стали вытекать из орбит, черными, кислотными струями скатываясь по скулам и обжигая лицо. Несколько раз мигнув, двойник исчез из зеркала, а Малколм, склонившись над умывальником, закашлялся, сплевывая в него сгустки свернувшейся крови. Благодаря молитвам, дьявольская игрушка явила священнику истинный лик того, кто сейчас так желал поселиться в его тело: его серая кожа была настолько тонкой, что сквозь ее покровы пробивались пульсирующие сосуды, наполненные вязкой, черной кровью, красно-желтые, с вертикальными, узкими зрачками, глаза демона зияли жаром его родной преисподней, нос был ровный с широкими, вздрагивающими при каждом новом вздохе ноздрями, сквозь его переносицу проходил металлический, широкий шип с острыми концами, темного цвета тонкие губы демона обнажали желтые, острые зубы. Чело Люцитауса венчала татуировка, означающая его ранг в иерархии ада, знаки змеями переплетались меж собою, минуя его скулы, виски, опускаясь по шее на его обнаженный, широкий торс. Мускулистые ноги демона оканчивались копытами, черные, стянутые в тугой хвост, волосы спускались ниже его поясницы, витиеватые рога его поддерживали змееобразную корону, увенчавшую голову выходца из преисподней.
- Ave, verum corpus, — когтистая лапа Люциатуса непосильной ношей легла на плечо Малколма, пальцы сжались и острые, черные когти демона вошли в плоть священника. — Я не смог выждать семь дней, слишком уж страстно я желаю заполучить твою душу.
Пар развеялся и в зеркальном отражении священник увидел двоих, что сопровождали своего повелителя на земле. Близнецы, что были облачены в рваные, изъеденные гарью, выцветшие одежды, бледные, словно сама смерть, они плавно покачиваясь в воздухе, гремя толстыми, ржавыми цепями, что соединяли между собой их костлявые тела.
- Пора, священник, пора, — сжимая сильнее руку, Люциатус заставил парня до крови прикусить нижнюю губу. — В аду будет гораздо больнее, боль эта будет медленной и длительной, длиною в вечность. Я лично стану пытать тебя.
- Тебе меня не напугать, демон, — не в силах отвести взгляда от его глаз, что разгорались с новой силой, отвечал Малколм.
- Я буду стараться, — притворно наивным тоном пообещал демон. — Ну, все, пора. А то я могу и передумать насчет Рози.
Рука Люциатуса, пробиваясь наружу сквозь зеркальное стекло, втягивала в себя осколки, отчего комнату наполнял режущий слух скрежет. Когда его предплечье полностью освободилось из плена зеркала, демон повернул руку сжатым кулаком вверх. Пальцы Люциатуса разжались и, разрывая его плоть изнутри, на свет явил себя крупный осколок того самого зеркала, заливая зловонной кровью рукомойник. Воля священника дала брешь и заставила парня, подчинившись воле демона, коснуться пальцами выдвигающегося осколка. Охватив его края пальцами, он резко вырвал осколок из предплечья демона и на лице Люцитауса появилось выражение садистского удовольствия. Занеся окропленный демонской кровью осколок, экзорцист без колебаний вогнал его в свою руку, даже не скривившись от боли. Провернув осколок в ране, Малколм, продолжая смотреть в глаза изгнанного им демона, медленно повел осколок вниз, к запястью. И чем сильнее парень калечил себя, тем шире становилась улыбка на губах Люциатуса.
- Я выполнил свое предназначение, — вырвав рыдающий смесью крови демона и священника осколок из своей ладони, Малколм, обронив его, пошатнулся и подался вперед.
Люциатус отпустил его плечо и, ударившись головой о зеркало, экзорцист пал на белый, кафельный пол. Издав громкий стон, демоны — близнецы, обронив свои цепи, устремились вверх. Угрожающе затрещав, лампочки, подмигнув умирающему священнику, оставили его одного в темноте.
- Per Christum Dominum nostrum. Amen, — прошептал Малколм, закрывая глаза.
- Изгоняющий примет изгоняемого, — эхом пронеслось в голове экзорциста.
- Нет! — словно гром среди ясного неба, прогремел в кромешной тьме голос Люциатуса. — Нет! Не может быть! Он — мой!
В последний раз юный экзорцист открыл глаза. Затухающий взгляд его, скользнув вниз по выложенной кафелем стене, остановился, а на белых губах его замерла торжествующая улыбка. Да, он одержал победу, он смог выполнить свое предназначение, пусть даже ценою своей собственной жизни. И теперь впереди его ждет яркий свет в конце тоннеля…

Автор — Мира Рейн.