Он косит детям головы. Глава 3

День 2: Голод.

Один лишь не может ничем побежден быть желудок. Жадный, насильственный, множество бед приключающий смертным. (Гомер)

Сырой подвал был неприветлив к своим гостям. Он стал их насильственной клеткой, их пустыней и мучительным кошмаром снящимся каждому наяву. Редкое «Кап-кап» прорезывало тишину. Вымотанные, уставшие трое мальчиков лежали, прижавшись друг к другу на холодном полу. Одиннадцатилетний Саша вспоминал по частям всю свою жизнь. Как приехал на лето в деревню к бабушке, как познакомился со своими друзьями и в один роковой для них день завёл каждого в могилу. Пока не настоящую, но уже приближающуюся, тоскливо царапаясь в двери, выкрикивая их имена и тыча ему под нос каменную плиту с надписью: «Александр Пневский».

- Нет! — истошно завопил он, проснувшись от страшного кошмара, ещё долго пытаясь отдышаться. Миша безмолвно глядел в темноту, слегка покачивая наполовину седой головой. Валя до крови кусал губы и молил дать ему поесть. Все изголодались до того, что вскоре начали покусывать собственные пальцы. Они облизывали сырые стены и влагу с железных дверей, но лишь плевались землёй и штукатуркой, так и не утолив изнурительную жажду. На зубах скрипел песок, Валентин с жадностью вгрызался в свои ладони. Подвал заполнял зловонный запах, исходивший от самих ребят, которые от страха более не могли сдерживать естественную нужду. Стыдно и до боли неприятно, но в таком положении у них нет выхода. Саше уже всё было безразличным, он не просил есть и пить, лишь раскачивался взад и вперёд что-то монотонно бубня под нос. Как смешно он сейчас, наверное, выглядит! Всю жизнь мечтал получить внимание, делая разные не всегда хорошие поступки в надежде быть похожим на старших. И чего он добился сейчас? Непременно он станет известным — ужасный портрет будет нарисован с его образа, а тело будет так же гнить в подвале как Павлуши и того мальчика.

Вновь скрипнула дверь. Дети оживились, учуяв приятный и такой желанный запах пищи. Тусклая лампочка осветила лицо их палача, державшего в руках чистый холст и полную тарелку еды. Пюре и жареное мясо — такое свежее и манящее. Запах вызывал в животе глухое урчание, шершавый язык облизывал потрескавшиеся сухие губы. Валя заворожено наблюдал за тарелкой, уверенно приближавшейся к его носу.

- Хочешь кушать? Она твоя. — Алексей усадил мальчика на стул и протянул ему тарелку ещё горячей еды с маленькой вилочкой.
Валя разрывался от желания, но внутренний голос шептал ему: «Это ловушка».
- Ешь, разве ты не голоден? Не хочешь? Тогда я просто выброшу это всё на пол. — Рука Алексея уже хотела выплеснуть содержимое тарелки на грязный пол, как жалобный вскрик мальчика остановил его. Художник начал рисовать, отчего удивил Сашу с Мишей.
«Неужели он не тронет Валентина? Никто сегодня не умрёт?» — эта мысль была радостной, но всё же каждый из них завидовал и голодно облизывался как волк, таращась на друга. Пюре было немного жидковатым, иногда хлюпалось обратно в тарелку, забрызгивая собой всё лицо девятилетнего мальчишки — с длинными ресницами и карамельными глазами, так похоже на девчачье.
- Хочешь пить? — спросил его художник. Валя закивал, как преданная собачонка, с мольбой уставившись на «доброго хозяина». Алексей, на удивление, протянул ему прозрачный изящный бокал, до краёв заполненный водой. Припав сухими губами к живительной влаге, Валентин блаженно закрыл глаза, опорожняя его. Саша наблюдал за ним как голодный зверь, открыв рот и уставившись не мигая. Пока Валя пил — проливая на себя, большими глотками, жадно, Алексей неожиданно быстро оказался у него, разрезая ножницами одежду. Забрав у него бокал, безумец спросил:
- А хочешь десерт? — На что мальчик неуверенно закивал, в надежде получить желаемое за хорошее поведение.

В руку ему лёг кусок торта с пышным белоснежным кремом. Без раздумий мальчик впился зубами в сладость, размазывая крем по лицу, закрывая глаза от блаженства. Он не заметил, как коротко блеснул скальпель в руках Алексея, но почувствовал, когда оголённой кожи живота коснулось что-то холодное. Коротко вскрикнул, когда почувствовал, как чужеродный предмет чертит горячую дорогу к его горлу. С громким хлюпом кусок торта выпал из мёртвых пальцев, крем начал растекаться по серому полу, а его остатки на лице Валентина окрасились кровью. Она потоком хлынула из распоротого живота, чем-то отдалённо напоминая ту мёртвую кошку. Алексей знал своё дело, так что парнишка был уже мёртв, падая с табуретки. Миша закрывал глаза руками, тогда как Саша, без какого-либо выражения на лице молчаливо наблюдал за действиями художника. Но на этом не закончилось. Безумец запустил руку в живот Валентина, выворачивая из него кишечник. Миша уже извергался, не пойми чем от жуткого запаха и вида окровавленных кишок, которые Алексей держал в руках словно сокровище. Саша не проявлял никаких эмоций — он окончательно сошёл с ума.

Посреди комнаты теперь стоял обыкновенный стул с подлокотниками и высокой спинкой. Мёртвое тело Валентина едва сидело на нём всё время, норовя упасть. Алексей, примостившись около него, орудовал ножом как мясник, извлекая кровавые полосочки, некогда бывшие тонкой кишкой. Когда он закончил потрошить тело Валентина, на колени мальчика легла та самая грязная тарелка, а на подлокотнике стоял бокал. Внутренности лежали на тарелке как спагетти и даже бокал был доверху залит кровью со свисающей из не него как диковинным украшением «макарониной». Слышались надрывные рыдания Миши. Художник рисовал. Саша тупо уставился на растекающийся по полу крем. Стул медленно просачивался кровью размягчающей деревянные волокна. Вонь в подвале стала немилосердной, все, о чём мечтал Миша — вдохнуть хоть немножко чистого воздуха. Вот ещё одна картина закончена и художник покидает свою «мастерскую», насвистывая всё тот же весёлый мотив. Свет гаснет, оставляя двух детей во мраке — таком спасительном и по сравнению со светом — ласковом.

Слышится шорох, а далее лёгкие шаги. Что-то падает, разбиваясь о пол. Тарелка. Громкое чавканье, от которого тело немеет. Дикое, без намёка на человечность. Мишу снова рвёт. Зря, это был всего лишь крем, правда, забрызганный кровью. Но ему всё равно — он хочет есть. В подвале сегодня теплее обычного. Всё потому что заливающая пол кровь ещё не остыла. Едва переставляя ноги, Миша попытался на ощупь дойти к двери, прильнут к щели и вдохнуть капельку воздуха. Впервые за свою короткую жизнь его охватила такая радость — радость от того, что просто можно дышать. Можно жить.

Вновь горела сигарета и Алексей, раскинувшись на стуле, слушал диктофон, с улыбкой рассматривая свою новую картину.

Запись 8.
- Как вы себя чувствуете?
- Хорошо. Новые препараты действительно помогают.
- Отлично, вот ваш кофе. Хотите поговорить?
- О чём?
- Почему именно мёртвые, Алексей?
- С ними легко. Все живые, которых я пытался изобразить, не давали мне тех эмоций, которые были нужны. Они были ненастоящие, не достаточно яркие.
- Но мертвецы не плачут и не улыбаются. Каких эмоций вы пытались добиться?
- Те, что будут посередине. Между жизнью и смертью. Как в том коридоре, о котором вы мне говорили.
- Но я говорил о коридоре между нормальностью и безумием, возможно, вы не так меня поняли?
- Нет, я всё правильно понял.

Запись 9.
- Они больше не помогают. Проходит несколько часов и мне вновь хочется…
- Ваш организм просто привык к ним, давайте я пропишу вам новые?
- Даже во время действия я думаю о том, что хотел бы сделать с этими людьми. Таблетки лишь растягивают время между вспышками, а когда действия заканчивается, они обрушиваются с двойной силой.
- Повторяйте упражнение с ящиком. Это не вы желаете сделать кому-то плохо, это кто-то другой. Боритесь с ним, иначе он вас захватит.
- Боюсь, в ящике уже нет места…