Хиппи: 13 глава. «Погоня»

Полчаса напряжённого хода, и Слава чувствовал, что начинает сдавать. Уже вовсю высохло во рту, отяжели руки, ноги… Он думал о той рыжеволосой незнакомке, что спасла ему жизнь. Что это было? Сон? Нет. Слишком всё это было естественно и реально. Он посмотрел на свою грудь — медальона не было. Значит — она была. Но кто она? Та, что очаровала его. И как он мог предать Светку. Ведь он поклялся ей в преданности и вечной любви. Как же так? Обман, — думал он, — она околдовала меня, она заставила меня подарить медальон. Она всё это сделала, я бы ни за что не сказал то, чего сказал. Но, тем не менее, она же спасла мне жизнь. Так, может тот поцелуй, что, к счастью не произошёл, был знаком благодарности?
Начинало темнеть. Впереди раскинулось бесконечное островистое болото.
Спускаясь по заросшему кустарником угору, он вдруг задел за что-то ногой и, упав вперёд головою, втемяшился в хлипкую жижу руками и грудью. Быстро вскочив, Слава брезгливо принялся отчищать пучком травы студёнистую грязь от брюк и от куртки. Холодная мокрядь проникала до тела, и по нему покатились мурашки. А спина оставалась горячей и потной. И он передёрнулся словно от страха, так неприятен был этот внезапный контраст.

Тучи разошлись. Великолепная луна висела над болотами. Окружённые чернеющими чащами они сияли, как озёра, застывшие в обрывистых берегах. От ветерка в потёмках шевелились ветви. Из мрака доносились шорохи. А над болотом жуткой тенью плавал филин, глухо гукая. Слава чувствовал знобящую встревоженность, нечто похожее на суеверный страх. Чтобы хоть как-то подавить нахлынувшую робость, он запел какую-то весёлую песню и торопливо пошагал, взбодрённый холодом и пережитым страхом.
По редколесью ещё можно было без опаски двигаться, но в чащах была непроглядная темень. Здесь приходилось пробираться шаг за шагом, заботясь лишь о том, чтобы уберечь от острых веток глаза.
Опять вернулся страх, и он вспомнил слова Хомы, «Ночью на улицу ни ногой, а то по ночам здесь Болум бродит». Перед его глазами возник Болум, то чудовище, что чуть не утопило его в болоте, и Славе сразу стало не по себе. Он поспешил куда-нибудь спрятаться, прибавив ходу. Чуть не натыкаясь на ветки, он шёл, стараясь найти хоть что-нибудь, что могло бы его спрятать до утра.
Вдруг, он услышал жуткий вой, такой же, как и на болоте, где он встретил незнакомку, а потом странные звуки: «шлёп, шлёп, шлёп». Где-то, метрах в двадцати, послышались тяжёлые шаги. Слава взглянул в сторону шума и увидел Болума. Тварь заметила Славу и прибавила ходу…
Чувствовалось его страшное дыхание. Слава, что было сил, бросился наутёк, уже не обращая внимания ни на какие преграды. Он бежал, разрезая в кровь тело. Его лицо кровоточило, а одежда рвалась в клочья. Чудище приближалось. Казалось, что вот-вот оно схватит его своими огромными лапами и разорвёт на куски. Тут Слава увидел просвет, оставалось одно, бежать к нему и надеяться, что это река, а не болото. Он кинулся к нему, и тут, чудище, своими лапами, зацепило его, порезав спину. Он, уже падая, прыгнул вперёд, проскочив между последними деревьями, и упал в воду. Да, это была «Бескрайняя»! Чудище остановилось на берегу и враждебно билось в отчаянии, что не может ничего сделать. Слава брызнул в тварь водой, чудище попятилось, дико взвывая. Ещё никогда Слава не чувствовал себя столь счастливым и гордым.
Он переплыл на другой берег, встал и замер на берегу. Слава ещё раз взглянул на Болума и испугавшись его ужасного взгляда попятился назад, стараясь поскорее покинуть это место. Он шагнул куда-то в пустоту и покатился вниз, грохнувшись в сырой зыбучий мох. Голову сильно встряхнуло: обрыв был довольно высок. С минуту полежав, попробовал подняться, но слабость повалила его в мох, болезненно заныли жилы и суставы, пришла блаженная сонливость. Он ткнулся лбом в мох и стал дремать.
Очнулся он от холода. И вовремя очнулся. Слава уже так продрог, что у него не гнулись пальцы, занемели уши. А чтобы хоть немного отогрелись ноги, пришлось припрыгивать и приседать. Неуёмный озноб сотрясал его. Одежда, что от неё осталось после бегства от Болума, была мокрая насквозь от внешней сырости и от пота. Стуча зубами, он решил согреваться ходьбою. Теперь было неважно, куда двигаться, лишь бы хоть как-то перебиться до рассвета.
Вскоре он согрелся и даже вспотел. Ему невыносимо захотелось пить. Спустившись в лощину, он стал нашаривать ямку с водою. Он долго щупал сапогом под кочками, и когда хлюпнуло, припал на четвереньки. Вода горчила, отдавала гнилью, но он всё пил её, зачёрпывая горстью. И когда, наконец, напился так, что в желудке забулькало, как в резиновой грелке, а в голове зашумело, словно он выпил хмельного, Слава сел и стал обдумывать, что ему делать.
Не двигаться нельзя: продрогнешь до костей. А продолжать ходьбу — вконец обессилишь. Да и куда идти? В какую сторону хотя бы? Какая идиотская нелепость! Измученный, холодный и голодный, он мечется в этой кромешной темноте и терпит все эти муки и лишения. И где? Ведь он же не в Арктике, чёрт побери! И даже не в блудных лесах! Всего в каком — нибудь десятке километров от тёплой уютной комнаты дома.
Слава сидел и в отчаянии ударял себя в лоб кулаком. Теперь, после питья, он чувствовал невыносимый голод. И к страху одиночества, к боязни темноты прибавился и страх голодной смерти…
Он долго прыгал, чтоб согреться. Потом пытался подремать, но сразу же продрог и вновь принялся прыгать. А после прислонился к дереву и больше уже ничего не мог. Его убаюкивал монотонный шелест листвы, и невозможно было бороться с сонливостью. Слава уснул…

Наступило долгожданное августовское утро с голубыми озёрами неба меж застывшими и похожими на острова облаками, с осокой и камышом, с гроздьями калины, окровавившей зелень деревьев, сбрасывающих на землю первые жёлтые листья. Солнечный луч, выскочивший из-за тучи пробудил Славу. Раны на его теле от порезов запеклись. Он встал и слегка потянулся.
Куда теперь? — думал он, — может, домой? Прямо по реке, а там соберём народ и освободим Вовку с Андреем. А вдруг, мы не успеем-может, именно сейчас им так необходима моя помощь? Славу переполняли противоречивые мысли и заводили в смятение. Куда он пойдёт? Он сам-то ели стоит на ногах. Ну, уж нет!! — решил он, — друзей я не брошу!
Он отряхнулся, перевязал раны, переплыл реку и пошёл в самую чащу леса. От голода у него урчал живот. Хотелось бухнуться в мягкую постель без всяких забот и уснуть крепким беззаботным сном. Он шёл, проходя перелесок за перелеском, болото за болотом.
Но тут, вдруг он почувствовал, как земля вытекла из-под ног, воздух вдруг стал липким и тяжёлым, перехватывая дыхание. Стало трудно идти. Ноги отяжелели. И эта тяжесть какая-то необычная. Он не просто чувствовал её — ноги стали уходить в болото. Испугавшись, он попытался вытащить одну ногу, но другая увязла до колена. Гиблая топь — прорва! Слава изо всех сил старался выбраться, но чем больше бился, тем глубже погружался. Раскинув руки, он лёг грудью на тину. Но было поздно… Страх, затаившийся где-то глубоко в горле, вдруг вырвался наружу. Он раскрыл рот и взвыл, как животное:
- Помогите!
Избитая фраза, ну и пусть. На краю гибели не до оригинальности. Студёнистая вода, пробирающая до костей, дошла до груди, шеи, подбородка. Он с ужасом понял, что всё пропало. Теперь безразлично — никто его не видит и не слышит. Он кричал, звал на помощь, а вода поднималась всё выше и выше…