Rain

Дождь шел уже неделю. Впрочем, для осени это нормально. Но все равно долго.
Весь мир посерел и поблек. Нигде не осталось ярких красок. Только всевозможно оттенки серого. Темно-серый асфальт, светло-серые машины, бледно-серое небо, серые прохожие, серая я.
Отражение в зеркале тоже серое. Или мне кажется? Вроде бы мои глаза карие, ближе к желтым. Но они тоже выцвели. И когда-то ярко-красные олени на свитере потеряли свой истинный цвет.
Постоянно мерзнут руки. Пытаюсь согреть непослушные озябшие пальцы о чашку с горячим чаем. Воскресенье провожу, завернувшись в шерстяной клетчатый плед и вперив взгляд в экран ноутбука. Который день никого нет в сети. Странно.

Включаю очередной сериал и отвлеченно наблюдаю за происходящим.
В голове пусто. Мысли куда-то испарились. Оно и к лучшему. Я, наконец, оправилась от разрыва с Эдмундом. Не совсем, конечно. Тупая, ноющая боль в сердце долго еще будет преследовать. Ведь я любила его, несмотря на сумасбродные выходки и болезнь. Эдмунд был психически болен. Даже не так. Он был абсолютно безумен. Шизофрения иногда превращает человека в чудовище.

Временами он приходил в себя и становился обычным человеком. Но ремиссия случалась редко и длилась крайне мало. И снова в нем просыпался жестокий и эгоистичный злой гений.
Он убил троих человек. Хладнокровно и без зазрения совести. Сказал, что ему было скучно. Вот тогда я и испугалась по-настоящему. Но все равно не разлюбила и осталась с ним. Он клялся, что не тронет меня и пальцем, и мне хотелось в это верить.

После еще одного убийства я не выдержала. Сдалась. Госпитализации никак не влияли на него, мои попытки убедить его не увенчались успехом.
И я ушла. Не смогла больше жить с убийцей. Он смотрел мне вслед, не отрывая взгляда, пока я не скрылась за углом. Может, он любил меня. Может, нет. Но никто и ничто не в силах было изменить, излечить его черную, поломанную душу. В особенности я.

От тяжелых воспоминаний к горлу подступил комок. Еле сдержала желание разрыдаться.
Мой принцип таков: никогда не показывай своего настоящего состояния при людях. Да и при себе не следует.

Я шла по улице, слушая плеер. Шелест дождя уже поднадоел, и теперь в наушниках звучал «Сплин» на всю громкость:
В одном из неснятых фильмов Федерико Феллини
Лежат снега Килиманджаро
Герой на героине героиня на героине
И отравленный воздух глотают так жадно
Зря ты думаешь о смерти
Я хочу найти письмо в пустом конверте
И прочесть тебе.

А может, не зря. Почему бы и нет? Мне всегда было интересно, что там — за чертой.
Вдруг лицо встречного прохожего начало расплываться и течь тонкими серыми струйками. Я моргнула, и наваждение пропало.
- Хватит сходить с ума, Лиза, — сказала я себе и ускорила шаг. Мало ли что.

Такие субъекты встречались все чаще. И они перестали исчезать после того, как моргнешь.
Я начала пить антидепрессанты, но они не помогали. Отчаяние захватило мой разум и не давало бороться.
Дождь шептал, говорил со мной, не переставая. От навязчивого голоса не спрятаться, не скрыться.

Я вышла в подъезд проверить почту. Мне пришло письмо. Точнее, пустой конверт без адреса и отправителя. Какая ирония.
Вечером конверт был не пуст. Лист мокрой бумаги появился неведомо откуда. Потом возникли расплывчатые буквы. «Ты… идешь… пропасть… наша». Вот что удалось разобрать.

Звонил Эд. Просил встречи. Говорил, что исправился, что здоров, что хочет видеть меня. Я криво улыбнулась и положила трубку.
Уже слишком поздно. Реальность вокруг меня рушится. Люди дождя встречаются все чаще. Я практически мертва.

Я зачем-то залезла под душ в одежде. Затем подошла к окну. Холодная вода стекала по моему лицу и телу, озноб пробирал до костей.
Открыла окно и встала на подоконник. Дует ветер, и капли дождя облепляют меня.
- Что, рады моей капитуляции, маленькие твари? Подавитесь! — яростно шиплю я и прыгаю в объятия Дождя. Он излучает победную радость и удовлетворение. Ха. Я проиграла. Прощайте.

Эдмунд вбежал в квартиру без препятствий, ибо дверь была нараспашку.
- Лиза! Где же ты? — вопросил он, обыскав все комнаты. Только потом заметил цепочку мокрых следов, разметанные по спальне бумаги и открытое окно. И надпись водой на белоснежных обоях: «Слишком поздно».