Хиппи: 29 глава. «Чувствуешь их?»

Андрей строго поджал губы — это уж так всегда, когда ему надо было на что-то решиться. Он подался чуть в лес, надеясь, что там легче станет, да и не так заметен — трупы шныряли повсюду. Но там было ещё хуже. Глинистая дорога раскисла — приходилось жаться к мокрым кустам, сворачивать в сторону. Словом, когда он вышел на пустырь, распластавшийся перед городом, едва держался на ногах.
Внезапно позади раздалось клацание челюстей, и он почувствовал боль в спине. Вскрикнув, Андрей взмахнул руками и труп отпрянул, когтями разодрав ему кожу. Он снова закричал, но ни звука не исторгло его горло. Он упал на колени, тут же попытался подняться, но мертвец кинулся на него. Тогда он попробовал свернуться в клубок, но труп уже вгрызался в его живот острыми клыками, вспарывал тело, в какой-то момент он чуть было не задохнулся от смрада этого зловонного монстра. На костях трупа не было ни плоти, ни шерсти, это был скелет с голым черепом.
Андрей ухватился за клыки, пытаясь разомкнуть, но хватка была неумолима. Тогда, из последних сил он нащупал рукой топор и ударил им монстра. Череп скелета, слетев с плеч покатился по земле, продолжая открывать рот, оголяя клыки.
Андрей встал и, прижав рану на животе, поковылял вперёд.

Потом, когда он подошёл поближе к городу, то у одного из первых домов с примыкавшими к нему полуразвалившимися постройками, увидел маленького человечка, неподвижно сидевшего на верхней ступеньке крыльца. В чёрной дымке отчётливо выделялось его белое крохотное личико.
Этим человечком, к его изумлению, оказался ребёнок, которому едва ли было больше пяти лет. Маленький, худенький он сидел, по-воробьинному нахохлившись. При приближении Андрея он испугался и защурил злые глазки. Это был он! Но как же этот выродыш успел за пару часов так вырасти? Надо уничтожить его, пока он не вымахал в угрожающего противника.
В небе играла луна. На мгновение она скрывалось в тёмном облаке, потом неожиданно разрывало его, и тогда всё кругом покрывалось дрожащими лунными бликами.
Выродыш хотел было отпрыгнуть, но Андрей опередил его. Нагнувшись, он схватил его рукой за шею, поднял в воздух и поднёс к лицу, легко держа ношу на весу.
- Ты тот, кто не заслуживает жизни! — проговорил Андрей.
И закатил ему пощёчину, потом другую, третью… Дитя завопило. Полузадохнувшись под сильной рукой, он отбивался как бесноватый, лягался, сучил кулачками и без перерыва пронзительно визжал, кривя побагровевшую от града пощёчин физиономию.
Он вопил, пытаясь лягнуть, оцарапать своего мучителя, злобно вытягивал вперёд длинную мордочку, словно хорёк, попавший в западню. Руки его были слишком коротки, чтобы дотянуться до лица Андрея, зато он барабанил босыми пятками по животу.
Андрей почувствовал приближение трупов позади себя, их тяжёлое смрадное дыхание. Надо торопиться!
Мёртвый взгляд, не озарённый проблеском сознания. Ребёнок избегал света и, казалось, вот-вот сомкнёт веки. Глаза были мертвы, но жизнь пробуждалась во всём теле. Он стал тяжело дышать, сжавшись в комок. Затаился, как воробушек, когда того накроешь рукой. И тут Андрей почувствовал, как маленькое худенькое тельце под его ладонью угасает. Он откинул младенца на землю. Ребёнок дёргался, изрыгая кровавую кашу. Потом затих, неестественно выпрямившись под кустом. Видно было, что он умер…
Лицом ребёнок лежал на невидимой земле. Песчинки кололи кожу, но это не имело значения. Чёрная пустота была, и сам он был этой пустотой.

Мягкий золотистый свет залил крыльцо. Наконец-то немного посвежело. Онемевшая, измученная за день природа начала оживать на глазах. Когда Андрей развернулся, то трупов уже не было! Всё вокруг запереливалось: отсветы, словно северное сияние, рассыпались по небу.
Ничто земное, слабое, повседневное не отуманит больше его мозг, никакие путы не лягут на руки. Чадит и меркнет, отравляя первозданную чистоту природы, тусклая жалость.
Далеко внизу на дороге, залитой лунным светом, неторопливо двигалась одинокая чёрная фигура. Кругом было тихо, что Андрею казалось, будто он даже слышит шорох его шагов. Но вот чёрная фигура растаяла в тёмном перелеске.
Тут, раздвигая кусты, вышел Хиппи. На минуту он остановился, победно поглядел на Андрея, затем высоко поднял руку и произнёс:
- Молодец! Ты сделал всё, что надо было! — он засмеялся.
Громом раскатился где-то страшный крик. Он явственно различил два звука, в которых выражалось какое-то неутешимое отчаяние, гнев, печаль, словом все скорбное, что только могла изобрести душа человека. Холодный ветер, не весть откуда взявшийся, резал лицо, расчёсывал волосы.
- Не пугайся! — сказал Хиппи. — Это всего лишь мой провинившийся слуга! Он мне больше не нужен! Вот он нечаянно напоролся головой на топор! Темно ведь!
Андрей не выдержал прямого, вопрошающего взгляда Хиппи. Он отвёл глаза в сторону, и тут ему показалось, что отовсюду, со всех сторон, на него смотрят чьи-то большие и злые глаза.
- Чувствуешь их? — спросил Хиппи.
- Кого?
- Тёмных слуг Преисподни! Демонов страха и ужаса! — Хиппи поднял вверх руки, — это Ад стучится в двери! Он идёт, чтобы дать мне сил! И тогда моя месть — моя долгожданная месть и презрение к людям, наконец, воплотится в жизнь!
- Месть? Но почему? Что тебе сделали люди?! Почему ты их так ненавидишь? — недоумевал Андрей.
- Почему? — он рассмеялся злым смехом. Глаза устрашающе сверкнули, — послушай-ка мою краткую биографию, и ты поймёшь мою злобу и ненависть:
Родился я в тёмном сыром подвале. Мать была прачкой. Первым, что я увидел начинающими понимать глазами, — это мокрые штаны и рубахи, развешенные на верёвке. Солнышко видел редко. Редко оно заглядывало к нам узкими преломленными лучами через железные переплёты в двух окнах.
Отца совсем не видал.
Мать пила. По ночам к ней приходили заводские рабочие, пьяницы и бродяги в разорванных рубахах. Иногда били её, как бьют обессиленную лошадь, иногда напаивали до потери сознания и тупо, бессмысленно валили на кровать, не стесняясь меня…
Мы были несчастные. Мать так и говорила мне: «Несчастные мы с тобой. Умри… сынок!»
Но я не умер. Я пошёл по людям.
Не было у меня ни любви, ни ласки, ни тёплого взгляда. Так и рос по щенячьи: ударят — поплачу, погладят — улыбнусь. Я не знал тогда, почему мы — несчастные, а другие — счастливые, часто смотрел старыми, невесёлыми глазами в глубокое, высокое небо. Мне говорили, что там сидит добрый боженька, устраивающий жизнь людям. Стоит его только попросить, и он поможет. Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь устроил нашу жизнь, и я молитвенно смотрел в глубокое, высокое небо.
Боженька не отвечал.
Боженька не видел моих заплаканных глаз.
Учила меня сама жизнь. Она раскрыла передо мной такие непреложные истины, что, поняв и осмыслив их, я уже перестал молиться…
И тогда я понял всё! Понял я и мать, которую били по зубам, и ту роковую причину, которая заставляла её ложиться с «дружками» при мне. В её глазах я видел такую глубокую скорбь, что сердце моё наливалось кровью и ненавистью к людям.
Многое я понял…
Моя любовь к опозоренной матери укрепляет усталые ноги. При одной мысли, что она вместо светлой улыбки скривит тонкие, побледневшие губы и, совестливо потупив глаза, выйдет вечером под негреющий свет фонарей; что её поведёт за собой похотливый взгляд пресыщенного бездельника, при одной мысли об этом — сердце моё наливается злобой! Я стискиваю зубы и бросаюсь вперёд! Только одно чувство ведёт меня — месть!
- А мать? — спросил Андрей.
- Мать? — удивился Андрей, — что мать?
На кровати утопает что-то смутно напоминающее мать: крохотное бледное личико с испариной на висках, натужный хрип, мало похожий на человеческое дыхание. Болезнь не по крохам ела, не цедила годами, въелась, выгрызла сразу становую жилу, испепелило обличье, вовсе переменило то, к чему тянулся я. Времени уже не было: над волосом, на котором повисла её жизнь, уже занесена бритва. Я впервые видел работу смерти и, страшась её безжалостности, меж тем впился взглядом в острое личико, словно бы представлял своё будущее.
Чего стоят наши принципы и идеи перед лицом неизбежности?
Это мать растекалась в одеялах, моя мать, из лона, которой я явился на свет, и вот она уходит навсегда, покидая сына. Я плакал внутренне, сухо, бесполезно и содрогался от плача.
Мать была кроткая, тихая, просветленная. У неё уже была непроходимость, черева не принимали никакой еды.
Когда я пришёл, она спала. Спокойная, с лицом, словно бы присыпанным пеплом. Я сел рядом и стал сторожить её сон — такой неровный и обрывистый, её последний сон…
Мать так и не проснулась, так и не попрощалась со мной. И я поклялся отомстить за её смерть! За её жизнь, полную печали и тоски. Я ни разу не видел, чтобы она улыбалась! Те улыбки, что видели пьяные рожи это была просто фальшь. Когда она умерла, я пообещал ей, что отомщу!
Почему же люди настолько жестоки?!
Им незачем жить! — Хиппи засмеялся истеричным смехом…

Поделиться в соц. сетях
Опубликовать в Facebook
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Яндекс
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal

Комментарии:

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показанОбязательные для заполнения поля помечены *

*

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>