Красный туман. Часть вторая. Призрак

Надо — лишь умирать.
Индейская мудрость

Мощный мышечный спазм заставил тело содрогнуться в короткой конвульсии, и Кевин Слейвмонк подскочил в кровати, чуть с нее не свалившись. Во рту ощущался медный привкус крови, и Кевин нащупал кончиком языка маленькую ранку на внутренней стороне щеки:
- Вот хрень! — выругался он вслух, чуть приоткрыв слипшиеся веки, тут же представив себе, как будет поедать свой всегдашний утренний бекон с яйцом и тостом, но без любимого Табаско, — Денек проживу без остренького, не велика беда.
Сквозь тюлевые занавески не проникал дневной свет, и Кевин с удовольствием осознал, что утро еще не наступило и у него есть время поспать.
- Вчера был странный день, — думал он, сквозь возвращающуюся дремоту, вспоминая как посреди ночного дежурства, они с напарником, приехали на вызов в район старого монастыря в Сент. Норбере. Некто позвонил и пожаловался на громкий шум, доносившийся из старых развалин.

Кевин вспомнил сумасшедшего, обкурившегося подростка, ножом искромсавшего своих приятелей до неузнаваемости и ранивший пятерых копов.
Радовало только то, что это было последнее дежурство в ночную смену в этом месяце, и впереди у него есть целых три дня и две ночи для отдыха. Именно, поэтому он не побрезговал перед сном выкурить, найденный в вещах тех подростков, косячок. Их там была целая куча — этих самокруток.
- Никто не должен знать что у них было в рюкзаках и шмотках. Это им, по-любому уже не понадобится, — так размышлял Кевин, распихивая по своим карманам найденное.
Правда привкус у того был какой-то странный, словно с примесью грибов пейот, курнуть, которые Кевину довелось во время первой его поездки в мексиканскую деревню Janos, у самой границы со штатом Нью-Мехико; круто его тогда «вставило»!

Работая патрульным в полиции Виннипега уже пять лет, Кевин привык к посменной работе, считая, что ночные дежурства отвлекают от обыденности, придавая работе копа некий романтичный ореол. Он любил свою работу, мечтая стать детективом отдела особо тяжких преступлений, и поэтому о том, чтобы завести семью, в свои тридцать, пока не думал.
Конечно, от искрометных романов он не отказывался, и изредка приводил новых подружек в свой ухоженный и хорошо обставленный двухкомнатный кондо.
Этой ночью он был один. Так было всегда после пяти ночных дежурств, когда днем приходилось спать, а потом «ломать» режим, заставляя себя засыпать поздней ночью. Эта ночь была второй, а накануне вечером они с приятелем из убойного, пили пиво и гоняли шары в ночном клубе в центре города. Именно, поэтому Кевин Слейвмонк напряг все свои мускулы, когда услышал или скорее почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Кевин не мог понять, что именно выдало пришельца; дыхание, тихий шорох одежды или какое-то движение… Но Кевин точно знал, что в комнате он не один.
Служебный револьвер висел на стуле в кобуре, и до него не было возможности дотянуться быстро и незаметно, чтобы попытаться застать «гостя» врасплох.
С трудом сдерживая ритм все ускоряющегося дыхания, Кевин чуть приоткрыл глаза, оглядев ту часть комнаты, которую мог видеть лежа на правом боку. Сквозь тонкую ткань занавесок едва просачивался лунный свет, и этот свет освещал нечто странное, на что полицейский вначале не обратил внимания; по полу, тонким шлейфом, расползалась красная, плотная пелена.
Когда Кевин заметил это, то на несколько секунд решил было что это дым, и что в квартире пожар, но эту мысль он тут же отогнал, не ощутив запаха гари.
То, что он видел, больше всего напоминало туман, очень плотный туман, только не белый или серый, а красный. Туман поднимался все выше и выше, заполняя собой все пространство просторной комнаты. Когда его уровень достиг высоты кровати, на которой лежал полицейский, Кевин решился и повернул голову туда, откуда услышал неясные звуки, исходившие от незваного гостя.
На краю кровати, спиной к Кевину восседала сгорбившаяся человеческая фигура. Кевину показалось, что это старик; так сгорблена была его спина, а облачен он был в красную монашескую сутану, покрыв голову просторным капюшоном. Монах, казалось, не дышал. Он словно сидел и ждал чего-то от Кевина, как будто пришел к полицейскому с какой-то своей, только ему одному понятной целью.
Кевин попытался было что-то сказать, но нечто вязкое залепило ему рот не давая произнести ни слова. Он попытался поднять руку, но увидел, что рука не сдвинулась с места, оставшись лежать словно неживая, не реагируя на команды «хозяина».
Тут Кевин почувствовал, как что-то липкое заползает ему в нос и рот не давая вдохнуть. Он понял, что это ползет по нему странный туман, покрывая его тягучими клубящимися завитками.
Монах сидел, не шевелясь и не издавая ни единого звука. А полицейский задыхался.
Воздух не проходил в легкие, которые уже начало жечь, словно в них залили расплавленный металл. По венам и артериям уже текла не кровь, а серная кислота, стремящаяся уничтожить мозг, расплавить его, превратив в сладкое желе, которое потом, чайной ложечкой до самой последней капли, выест этот чертов старик, предварительно раскрыв черепную коробку Кевина особыми приспособлениями, ржавыми и покрытыми пятнами крови предыдущих жертв.
Кевин мечтал поскорее умереть. Он уже не дышал минут пять или семь, но смерть не приходила, чтобы прекратить эту страшную нескончаемую пытку. Он не понимал как такое возможно, почему он еще не потерял сознание и не умер от удушья. Красный туман, грязевым потоком, залил ему рот и нос, залепил уши и проник в легкие, обжигая их раскаленной вулканической лавой.
И в этот момент старик повернулся к Кевину лицом. Если бы полицейский мог в этот момент завопить как маленькая девочка, испугавшаяся небольшого паучка, то он это сделал бы непременно, потому что-то что он видел перед собой невозможно было объяснить ночным кошмаром или галлюцинацией. Такое, даже представить себе было невообразимо трудно.
Большими черными дырами, на него смотрело сморщенное и высохшее лицо, бывшее когда-то человеческим или почти человеческим, потому что из непропорционально огромной нижней челюсти торчала дюжина тонких и острых зубов, а по краям выпирали могучие клыки, способные рвать мясо не хуже тигриных.
Череп чудовища был гол, и только кое-где торчали бесцветные клочки волос. Одного уха не было вообще, а другое напоминало кусок пластилина, который прилепил к черепу неумелый ребенок.
Но самым страшным было не это. Существо выглядело не настоящим, а словно являло собой голографическую проекцию, мерцающую внутри капюшона, то исчезая полностью на долю секунды, то вновь появляясь в своем диком, нечеловеческом, полупрозрачном облике.
Монах протянул свои руки к лицу Кевина. Рот призрака то открывался, то закрывался, оставляя снаружи острые клыки-бритвы. Тут Кевин заметил, что один из рукавов монаха пуст. Одна высохшая, костлявая рука торчала из просторного рукава сутаны, а второй руки не было.
Несмотря на весь ужас и адскую боль, полицейский вспомнил, как нашел на земле возле ночного побоища, отрезанную конечность, такую точно, мать ее, конечность, как упаковал ее в пакет для улик и передал дежурному патологоанатому…
Кевин снова попытался открыть рот, но очередная волна нестерпимой боли завладела всем его существом.
И тут вдруг старик произнес фразу, которую Кевин Слейвмонк запомнил до конца своих дней.
Монах произнес ее так неожиданно, что на секунду Кевину показалось, что приступы боли отошли на второй план:
- Верни то, что принадлежит мне…
Голос исходил, словно из глубокого колодца, наполненного гремучими змеями. Он вибрировал и шипел как тысяча злобных змей, как рой разозлившихся ос, потревоженных в своем гнезде. Не было никаких интонаций, невозможно было понять, голос старика это или ребенка, женщины или мужчины. Так могла бы разговаривать гиена, выпрашивая у гнилого трупа зебры еще кусочек червивой плоти. Так могли бы говорить крокодилы, разрывая свои жертвы на куски. Так визжали бы пираньи при виде добычи. Монах повторил сказанное:
- Верни то, что принадлежит мне…
После этих слов, чудовище начало раскрывать свой рот. Челюсти распахнулись, словно у питона, заглатывающего целого олененка, только у питона нет таких длинных, острых клыков и кроваво красной слюны стекающей по ним и капающей на красную ткань сутаны.
Из этой разверзшейся пасти появился тонкий, раздвоенный язычок, быстро скользнувший к уху Кевина. Язычок был острым как игла и холодным как лед. Вдруг, язычок распрямился, словно вязальная спица и со скоростью броска кобры вонзился в ухо Кевина.
Полицейский закричал. Он смог, наконец-то это сделать, так как больше ничто не мешало ему вопить, словно резаная свинья на убое.
Он подскочил и открыл глаза. Солнце слепило сквозь тонкую ткань занавески. Кевина бил озноб.
Изо рта тонкой струйкой вытекала кровь. Щека была прокусана насквозь, и Кевин сразу нащупал дырку кончиком языка. Он был весь в поту и окровавлен. Почувствовав неприятный, резкий запах, он посмотрел вниз и понял, что обгадил трусы, всю простыню и одеяло. Зловоние было таким мерзким, что Кевин не выдержал и блеванул прямо в кровать, где лежал.
Потом он постепенно пришел в себя. Ночной кошмар он помнил полностью до самых мелких деталей.

День прошел без происшествий, но ночью кошмар вернулся. Сон повторился с такой же точностью как видео фильм на диске. Те же слова, та же боль. После второго раза была прокушена вторая щека. А потом кошмар стал приходить к Кевину каждую ночь, каждый день, стоило ему закрыть глаза. Он просыпался каждый раз с новыми ранами, обгаженный и грязный как вывалившийся в собственном дерьме, боров.
Кевин записался к психологу и ему выписали таблетки. Он взял на работе бессрочный отпуск за свой счет, и стал жить на накопленные сбережения.
Таблетки не помогли. Каждую ночь Кевин зажимал во рту свернутое полотенце и завязывал его на затылке. Это помогло избавиться от ночных ранений. Но постоянные кошмары и недосыпания довели полицейского до полного истощения, как физического, так и психического.
В его голове, словно существуя сама по себе, звучала фраза, которую призрак монаха повторял из ночи в ночь, изо дня в день, всегда, когда Кевин засыпал:
- Верни то, что принадлежит мне…
И тогда Кевин решился.

Прошло три недели с того момента когда Кевин впервые увидел у себя в квартире тот жуткий призрак. За это время половину волос на его голове припорошила седина, а темно синие мешки под глазами старили молодого полицейского лет на двадцать.
Он стал нервным и постоянно оглядывался, словно страдающий паранойей психический больной.
Кевин выбрал вечер воскресенья, когда в полицейском управлении шерифа было меньше всего народа. Кевин оделся в полицейскую форму и вошел.
- О, Кев, привет дружище, — крикнул ему один из дежуривших молодых офицеров, с которым Кевину пару раз довелось работать в ночную смену.
- Здравствуй, Бобби, — вспомнил Кевин имя молодого копа.
Парнишка только что женился и был от своей супруги без ума. Кевин припомнил, что Бобби собирался купить молодой жене новенький Мини-Купер, поэтому, ему стало немного жаль парня, когда его мозги живописно раскрасили одну из стен полицейского управления.
Магнум 45-го калибра редко давал осечки, и пуля вышибала мозги любому, кто попадался ей на пути.
Кевин улыбался. Он не боялся ничего. Точнее, почти ничего. Он только не хотел больше видеть того мерзкого монаха в красной, долбанной, мать ее, сутане. На все остальное уму было просто насрать.
Еще один новичок, из тех, кого всегда ставят в ночное дежурство по выходным, и, которого Кевин ни разу не видел, полез за пистолетом, но пуля продырявила ему грудную клетку, заодно отбросив уже мертвое тело на громоздкий письменный стол, с которого на пол посыпались отпечатанные документы, конверты, и другая хрень, которую кто-то должен был читать, проверять и подписывать.
- Сегодня у кого-то будет много работы, — подумал Кевин, счастливо улыбаясь, и нажимая кнопку самого нижнего этажа в лифте, где располагался полицейский морг.
Доктор Мирко Милош низко склонился над письменным столом что-то чиркая своими неразборчивыми каракулями. Кевин знал, что пожилой патологоанатом близорук почти до слепоты, и не узнавал коллег-полицейских в лицо, пока те не раскрывали рта. Вот тут-то память доктора не подводила никогда. И в этот раз патологоанатом оторвал взгляд от бумаг и стал вглядываться в вошедшего.
- Это я, — улыбаясь проговорил Кевин, держа Магнум за спиной.
- А, доброго вам вечера, молодой человек, — дружелюбно поприветствовал гостя патологоанатом, — чем обязан, Кевин? Если вы насчет той отрезанной конечности, то результаты лабораторных исследований я уже передал на четвертый этаж… Кстати, интересное дело там вырисовывается. Знаете, думаю, что эта кисть принадле…
Доктор не договорил, потому что трудно говорить с дулом 45-го калибра во рту, поэтому патологоанатом замолчал и вытаращил свои близорукие глаза за огромными линзами очков, на вороненую сталь. Кевина немного рассмешило, что у старика сильно скосились при этом глаза.
- Если хотите жить, то отдайте мне ту кисть, — вежливо, но настойчиво попросил коп, слегка надавливая стволом на небо старика. Глаза доктора прослезились, и он застонал от боли.
Патологоанатом еле заметно качнул головой и поднял руку, указывая в направлении морозильных камер.
Не вынимая ствола изо рта доктора, Кевин подошел к камере и открыл. Она лежала там; замерзшая, покрытая инеем, в прозрачном полиэтиленовом кулечке для улик.
- Спасибо, доктор Мирко, — участливо произнес Кевин и выстрелил.
- Теперь скорее домой и спать, — думал Кевин, разогнавшись до 140 километров в час по городской улице, не обращая внимание на сигналы светофоров и дорожные знаки.
Он думал только о том, как побыстрее избавиться от ночного кошмара.

Знакомое ощущение заставило Кевина подскочить в кровати. Он лежал весь окровавленный, так и не сняв с себя полицейскую форму. Он вспомнил, что произошло этой ночью в полицейском участке и понял, что кровь не его. В руках он сжимал полиэтиленовый кулек с отрезанной кистью монаха.
Красный туман уже подбирался к верхней кромке его кровати.
Кевин, вначале услышал, как скрипнула его кровать, и тогда снова увидел его…
Старик сидел спиной к Кевину и не шевелился. А затем Кевин услышал уже знакомый скрипучий и свистящий шепот:
- Верни то, что принадлежит мне…
Кевин, силой воли, заставил себя открыть рот, и заикаясь произнести:
- Я… я принес то что п… принадлежит вам…
С этими словами он протянул монаху пакет, выдавливая из себя улыбку, словно пытаясь задобрить призрак.
Голова, только лишь голова монаха, медленно повернулась на 180 градусов, и на Кевина уставились черные дыры глазниц из мерцающего высушенного черепа.
Рука в сутане протянулась к кульку и замерла на секунду, а затем… Кевин чуть не умер от ужаса; призрак разразился визгливым, оглушительным хохотом, подобным гоготу десятка павианов или гиен, дерущихся за мертвую тушу. И вдруг все стихло. От этой тишины, казалось, стало еще хуже.
Монах коснулся высушенной рукой полиэтиленового кулька, и тот начал оплавляться, словно его держат над огнем. Потом одной рукой старик взял отрубленную кисть и засунул ее в пустой рукав своей красной сутаны. Его голова слегка склонилась, словно в глубокой задумчивости, но затем выпрямилась и две глазницы вновь уставились на Кевина. Монах вытянул обе руки и Кевин увидел что кисть, которую он принес, уже приросла, а следов даже не осталось.
И тут зубастые челюсти мумии зашевелились, издавая металлический скрежет, и изо рта появился длинный, раздвоенный красный язычок.
Кевин вновь услышал слова, от которых рассудок его помутился и желудок завязался в тугой узел:
- Верни то, что принадлежит мне…
Кевин попытался что-то сказать. Он не мог понять, что именно хочет от него потустороннее существо, и от этого ему было еще страшнее.
Но призрак продолжал вещать своим скрипучим голосом:
- Верни то, что принадлежит мне… Верни мальчишку, он мой, он меченый… Если не вернешь, я возьму тебя…
Туман полностью накрыл Кевина, и он провалился в черноту.
Утром, Кевин обнаружил, что спит одетым в окровавленную полицейскую форму. Он все вспомнил.
А главное, он понял, что именно нужно было призраку. Монах в красной сутане требовал вернуть того подростка, Адама, который сошел с ума, и теперь находится в городской психиатрической лечебнице закрытого типа. А добраться туда совсем нелегко.
Кевин встал, снял одежду и принял душ. Теперь он точно знал, что ему предстоит сделать.

На следующее утро Кевин пребывал в отличном настроении. Он вел свой Додж по объездному шоссе, направляясь в психиатрическую лечебницу, где содержали Адама.
На полицейском была надета новенькая, выглаженная форма, а в начищенных туфлях Кевин мог разглядеть собственное отражение.
Рядом с ним, на пассажирском сидении лежала автоматическая винтовка М-4 с двумя полными магазинами. Бронежилет немного сдавливал грудь, но Кевин знал, что ему придется сегодня попотеть, чтобы исполнить свою миссию. И он обязан выйти живым из предстоящей передряги, чтобы доставить «посылку » вовремя.
Подъехав к воротам больницы, Кевин остановил машину как того требовали правила, достал полицейское удостоверение, предварительно прикрыв винтовку разложенной картой города.
Из будки вышел охранник, и дружелюбно улыбаясь, направился к Доджу.
В руках парень держал толстую тетрадь и ручку.
- Доброго вам дня, приятель, — сказал охранник и начал записывать в тетрадку номер машины. При этом он не переставал улыбаться.
- Здорово дружище, — ответил Кевин, тоже улыбаясь во весь рот. Он обратил внимание на имя парня, вышитое на кармашке униформы: «Уолтер Янг».
Парень закончил записывать и подошел к машине со стороны водителя.
- Вы посетитель или по делу?
- По делу, — ответил Кевин и показал удостоверение, — задержал тут недавно одного психа, и нужно кое-что у него выяснить, пока дело до суда не дошло.
- Ну тогда без проблем что-то много последнее время буйных развелось, — продолжая улыбаться, сказал охранник и отошел в сторону, — езжайте вон туда, — он вытянул руку в сторону трехэтажного строения с красной крышей.
- Спасибо, Уолтер, удачного тебе дежурства, — сказал Кевин и поехал в сторону строения с красной крышей.
При входе в здание, полицейского снова остановили охранники. На этот раз их было двое, и они не улыбались. На ремнях у них висели увесистые дубинки, и было видно, что парни умеют ими пользоваться.
Предъявив удостоверение, Кевин направился в отделение особо опасных.
Половина дела была сделана пока что без помех, и Кевин надеялся, что проблемы не возникнут.
Еще один охранник пропустил полицейского через шлюзы очередных ворот, и вместе с ним они направились в самую дальнюю часть мрачного, полутемного коридора, где находилась палата Адама.
Кевин пропустил охранника вперед, чтобы тот мог, магнитной карточкой открыть толстые металлические двери палаты. Как только замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, Кевин молниеносным движением обхватил голову несчастного охранника и свернул ее на сторону, сломав позвонки. Затем он втащил труп в палату и закрыл за собой дверь.
Адам был привязан толстыми ремнями к специальным креплениям, расположенным по периметру кровати. Он был выбрит наголо, налитые кровью глаза уставились на Кевина непонимающим взглядом, а изо рта тонкой струйкой стекала слюна.
Кевин был готов к тому, что парень окажет сопротивление и потому достал из рукава одноразовый шприц с жидкостью внутри. Это была обычная доза героина, которая позволила бы на какое-то время отключить подростка, чтобы можно было его вывезти с территории больницы.
После укола мышцы Адама расслабились, и он закрыл глаза.
Кевин, ослабил ремни и взвалил сонного парня себе на спину. Оставалось найти инвалидное кресло. Беспрепятственно пройдя все двери и шлюзы отделения особо опасных, полицейский увидел возле одной из палат, кресло-каталку и усадил в него Адама.
Проходя мимо охранников с дубинками, Кевин доброжелательно кивнул им и сказал:
- Устал сегодня паренек, а мне нужно ему кое-что в машине показать. Не волнуйтесь, все с разрешения дежурного смены…
Пока бугаи соображали, Кевин открыл двери машины и усадил там Адама. Затем быстро обошел машину и сел за руль. И тут он увидел как парни, словно сговорившись, кинулись в его сторону, на ходу доставая свои дубинки.
Кевин улыбнулся и выпустил две коротких очереди в окно со стороны пассажира. Несколько пуль прошили горло одного из бугаев и он, не проронив ни звука, рухнул как подкошенный.
Второму, очередь распорола живот, но он, словно не обратив на это внимания, продолжал бежать, пока его ноги не начали путаться в вывалившихся кишках. Тогда он остановился, посмотрел удивленным взглядом на живот, потом на Кевина, сел на бетонную дорожку, по которой только что бежал, захныкал как пятилетний мальчишка, и начал запихивать внутренности обратно в свой распоротый живот. Кевин ухмыльнулся, завел мотор и помчался в сторону внешних ворот.
Уолтер Янг что-то кричал по рации, показывая невидимому собеседнику на машину Кевина.
Проезжая мимо, полицейский дал еще одну очередь, и в именной куртке охранника образовалось отверстие.
Кевин мчался по окружной трассе со скоростью 180 километров в час и смеялся. Так здорово он уже давно себя не ощущал. Все его беды закончились. Теперь он сможет нормально выспаться, не опасаясь нежданных гостей.
Вскоре он остановил машину на парковке возле Монастыря.
Ему не понравилось, что вокруг прогуливались туристы, тыча пальцами в сторону развалин, мешая ему выполнить задуманное.
И Кевин решил не торопить события. Парнишка, пока что был в отрубе, и полицейский решил подождать, пока поток туристов не иссякнет. Кевин достал из кармана еще парочку косячков, из тех, что обнаружил в вещах подростков, со странным грибным привкусом, чуть опустил спинку кресла и включил автомобильную зажигалку. Через пару минут салон автомобиля заволокло густым, сладковатым дымом…
Ждать пришлось довольно долго. Только когда солнце начало клониться к западу, а тени стали удлиняться, народу поубавилось, а вскоре на стоянке осталась только его машина.
Пора, решил Кевин, открыл пассажирскую дверь и взвалил Адама на плечи.
Через пару минут они оказались в просторной кельи с маленькими, зарешеченными оконцами.
Адама, Кевин опустил на холодные плиты монастыря и прислонил его спиной к каменой стене.
Свет с трудом проникал в это помещение, и с каждой минутой становилось все темнее и темнее.
Было сыро. Кроме сырости Кевин ощущал промозглый запах старости, напоминающий вонь от беззубого бомжа, после того как находят его труп возле какой-нибудь помойки или выгребной ямы.
И тут полицейский понял, что уже давно не слышит птичьего гомона, звуков от проезжающих по шоссе автомобилей, шума ветра… Звуки словно растворились в этой тягучей тишине монастыря траппистов, оглушая пронзительной тишиной, до боли в ушах и голове.
Кевин ощутил, подступившую в горлу, тошноту. Это был страх. Это был опять тот же ужас, который возвращался к нему каждую ночь. И полицейский упал на колени, застонав от ожидания чего-то страшного и неизвестного.
Вдруг он услышал голос Адама, который начал приходить в себя от непривычного наркотика. Вокруг стояла такая тьма, что Кевин не мог разглядеть даже собственную руку, поэтому, когда он повернул голову на голос, то ничего не смог разглядеть.
- Где, где я? — вопрошал тихий юношеский голос, — Мама, где я?
- Тише, тише, не волнуйся, — сказал Кевин, как можно более дружелюбным тоном, — скоро ты сам все увидишь. Ты в хороших руках…
В этот момент, в помещении началось слабое мерцание. И Кевин, с ужасом обнаружил, что светится пол кельи, а точнее красный туман, начавший стелиться бесшумно, заполняя собой все больше и больше пространства. Полицейский увидел, что ноги его уже по колено исчезли в этом фосфоресцирующем красном тумане. Тут он услышал Адама, который стонал от ужаса.
Кевин повернул голову и заметил что туман добрался до уровня груди парня, и тот, будучи еще очень слабым от героина, размахивает руками, тщетно пытаясь разогнать густую пелену.
Адам что-то говорил, повторял, потом начал хихикать как идиот, потом завопил и расплакался.
А когда появились они, Адам тихо и быстро начал повторять одно и тоже слово:
- Мама, мама, мама, мама…
Монахов было дюжины две. Все они появились, словно ниоткуда, одетые в черные сутаны, согбенные, с низко опущенными головами, прикрытыми просторными капюшонами.
Руки их были вложены в широкие рукава сутан, и подолы их одеяний, не касаясь пола, словно плыли над поверхностью расползающегося красного тумана.
В полном безмолвии, они окружили Кевина, а затем, как по команде расступились, словно давая дорогу своему босу. И монах в красной сутане не заставил себя долго ждать. Он «проплыл» мимо расступившихся собратьев и остановился перед полицейским.
Медленно, очень медленно, он поднял голову, и Кевин Слейвмонк ощутил панический ужас при виде своего ночного кошмара. Лысый, обезображенный череп мерцал как кадры немого кино. Клыкастая челюсть раскрывалась и закрывалась, словно демонстрируя свои питоньи способности.
Потом монах вытянул свою руку в сторону Адама и Кевин услышал не голос, а какое-то шипение и клекот, который издавал рот этого чудовища.
А затем, в голове Кевина начали проступать какие-то смутные образы. Ему казалось, что он как будто вспоминает недавно просмотренный фильм. А потом он понял что это. Это была телепатия.
Монах телепатировал ему — Кевину приказы, и когда полицейский понял, что должен сотворить, то ужас сковал его внутренности и его начала трясти лихорадка. Он знал, что отказаться он уже не сможет. Пути назад нет, и поэтому он повернулся и направился к Адаму, все еще сидевшему на полу, и повторяющему одно и тоже слово, с выпученными от ужаса глазами…
Словно понимая, что полицейскому необходима помощь, монахи взяли Адама под руки и «поплыли» с ним туда, где все должно было произойти.

Посередине кельи стоял огромный прямоугольный камень. Кевин мог поклясться, что когда они сюда входили, этого камня тут не было. Но он уже ничему не удивлялся и следовал за своими хозяевами.
Когда Адама уложили на камень, монах в красной сутане достал из кармана огромный, кривой нож и вручил его Кевину.
Кевин повиновался, принял нож и подошел к Адаму, который таращился на него, полными ужаса, глазами.
- Не надо, не надо, не надо, — повторял он тихо, словно ни на что уже не надеясь.
А монахи уже крепко держали его руки и ноги, не давая шевелиться.
Кевин, точно выполнял все приказы, которые проецировались в его мозгу в виде черно белых картинок, и он вдруг понял, что ему это начало страшно нравится. Он почувствовал что улыбается, он перестал бояться, а его руки уже не тряслись, словно в лихорадке.
Кевин сделал надрез на лбу Адама, чуть выше бровей, и начал медленно, но уверенно разрезать кожу в сторону ушей, а затем к затылку. Адам плакал и стонал во время этой процедуры, а когда Кевин поддел кончиком ножа кожу на лбу подростка, и начал отдирать ее от черепа, Адам завизжал.
- Чего визжишь как старая сучка? — смеясь, проговорил полицейский, и просунул четыре пальца в образовавшуюся щель между кожей и черепом парня. Когда он начал тянуть кожу на себя, то обратил внимание, что звук отрываемой кожи, напоминает ему звук от «рукава» для измерения давления, когда доктор отрывает липучку. Кевин снова рассмеялся. Ему нравилось, что дело спорится и продвигается быстро и приятно.
Адама трясло, а его горло издавало невнятные звуки, напоминающие то ли хрюканье, то ли повизгивание.
Наконец череп полностью был оголен. Кевину понравилась белизна кости и форма черепа, и ему стало настолько любопытно что там внутри, что монах в красной сутане даже вынужден был осадить его поспешность, останавливающим жестом.
Затем, один из монахов дал Кевину другой нож, у которого одна сторона была с зазубринами как у пилы. Кевин уже знал что от него хотят и приступил к работе, от которой уже получал истинное наслаждение.

- Опросили свидетелей, черт возьми?! Где он, где этот старик, которому не спится?
Грузный, немолодой уже, детектив, в помятом твидовом костюме и с безобразно растрепанными седыми волосами, стоял возле носилок, к которым был крепко накрепко прикован его коллега Кевин Слейвмонк. Он хихикал. Его руки и одежда были так измазаны кровью, что невозможно было узнать полицейскую форму, все еще надетую на нем. Кевин смеялся окровавленным ртом, безумно вытаращив глаза куда-то туда, где никто, кроме него ничего не мог видеть.
К детективу подошел его молодой напарник-стажер, недавно перешедший из наркоотдела.
- Что тут произошло, сэр, по-вашему? Что думаете?
- Нечего тут думать, — ответил детектив, пытаясь поправить, сбившийся набок галстук, — Похоже, что наш коллега принял что-то, что не должен был принимать и спятил. В общем, видишь того старика возле патрульной? — он указал пальцем — сарделькой куда-то в сторону парковки.
- Вижу, да, — ответил тут же стажер.
- Так вот, он услышал крики, когда совершал, по его словам, очередную прогулку вокруг этого монастыря. Он тут недалеко живет, вон в том доме, там где окна на втором этаже светятся.
Сразу вызвал нас, помня то, что произошло несколько недель назад.
Патрульные сразу приехали и обнаружили этого придурка, которого разыскивают еще со вчерашнего утра, после перестрелки, которую он устроил в психушке, и похоже что в полицейском участке… Это он, уверен, больше некому.
Короче говоря, этот ублюдок снял скальп парнишке, потом вскрыл черепную коробку каким-то ржавым ножом, и сожрал его мозги, даже не поперхнувшись. Его застали как раз тогда, когда он ножом, выуживал из черепа остатки. Двоих патрульных тут же стошнило, а тот, знай себе, в рот куски запихивает словно это желе какое детское… Он даже не сопротивлялся. Только повторял все время что-то про то что наконец-то выспится, так как миссию свою выполнил.
Они постояли еще несколько минут, наблюдая за тем, как патрульные полицейские прочесывают с фонариками территорию. Потом детективы сели в машину и поехали за амбулансом, в котором везли чокнутого полицейского Кевина Слейвмонка.
Никто не обратил внимания на молодого патрульного, который обыскивал машину Кевина. Офицер огляделся по сторонам и быстро спрятал что-то в свой карман. Он хитро улыбался. Полицейскому трудно достать то, к чему он пристрастился еще в пору шальной юности. Он уже представлял себе следующий вечер, после недельного ночного дежурства. Давно он подумывал пригласить «на огонек» свою новую соседку. А вот тут и повод нашелся. Ухмыльнувшись, он пошел в сторону патрульной машины, бережно похлопывая себя по карману полицейских штанов.

Сэмюель Редкасек закончил давать свидетельские показания, и не спеша побрел в сторону дома.
- Трудная выдалась ночка, — думал он, глядя на яркие звезды в прозрачном ночном небе Манитобы, — Люди совсем озверели. Убивают друг дружку ни за что. Ладно — война или авария какая-то, тут понятно. Но вот так вот, по дурости, по сумасшествию…
Старик покачал головой, снял с руки утепленную красную накидку с капюшоном, надел ее на себя, подвязался поясом и продолжая что-то бормотать себе под нос, чуть ускорил шаг…